ПУТЕШЕСТВИЕ ДЮМА НА КАВКАЗ

Приглашенный в гости к управляющему одного из кварталов Баку Пигулевскому, Дюма знакомится у него с супругой Мехтигулу-Xана, его дочерью Хуршудбану Натаван и ее мужем князем Хасаем Уцмиевым. «Одна из них была супругой, другая дочерью Мехтигулу-Хана, последнего хана Карабаха. Матери можно было дать лет сорок, дочери же двадцать. Обе были в национальных одеяниях. Дочь была очаровательна в этом костюме, впрочем больше богатом, чем грациозном.»БАКУ «…Князь Хасай Уцмиев … был мужчина лет тридцати пяти, красивый, серьезный, говорящий по-французски как истый парижанин. Он был одет в прекрасный черный костюм, шитый золотом, и в грузинскую заостренную шапку; на боку у него висел кинжал с рукояткой из слоновой кости, в позолоченных ножнах. Признаюсь, что я вздрогнул, услышав его столь чистое и правильное французское произношение».

«Когда ужин был закончен, наши экипажи были готовы. Мы собирались посмотреть знаменитые огни Баку. Огни Баку известны всему миру, но, естественно, немного меньше французам, народу, путешествующему менее других.

Знаменитый храм Атешгях, где пылает вечный огонь, находится в двадцати шести верстах от Баку (Дюма дает неточное название Атешгяха — » Artech-Gah «-ред.). Этот вечный огонь поддерживается сырой нефтью.

… Многие точки земли порождают нефть, но в таком изобилии она существует только в Баку и его окрестностях. Везде вокруг города, по всему побережью Каспийского моря, вырыты колодцы глубиной от трех до двадцати метров. Сквозь глинистый мергель, пропитанный нефтью, сотня из этих колодцев выделяет черную нефть, пятнадцать — белую. Из них извлекается почти сто тысяч центнеров нефти в год. Эта нефть отправляется в Персию, в Тифлис и в Астрахань».

«…Зороастр (по-пехлевийски Зарадог, по-синдски Заретоштро, по-персидски Зердушт) – основатель или, точнее, преобразователь религии Парсов. Он родился в Мидии, или в Азербайджане, или в Атропатене, по всей вероятности, при царствовании Гиштаспа, отца Дария Первого».

«Этих людей мы и отправились посетить в их священном месте — храме огня Атешгях».

«По окончании священнодействия мы стали осматривать внешние колодцы. Самый глубокий из них имеет около шестидесяти футов глубины. Из него некогда черпали воду; правда, вода его была солоноватой. Однажды она вдруг исчезла. Чтобы узнать, что с ней сталось, в колодец бросили паклю: он мгновенно воспламенился и с тех пор больше не угасал. Одному было опасно над ним наклоняться: от испарений могла закружиться голова, а, потеряв голову, в свою очередь, ноги могли бы лишиться земли, и тогда быстро можно было бы оказаться горючим подземному огню. По этой причине колодец окружили парапетом. Остальные же колодцы приходятся вровень с землей; на их отверстия кладут решетку, а на эту решетку камни, которые менее чем за двенадцать часов превращаются в гипс».

«Накануне моего отбытия из Парижа Девим принес мне, как я уже говорил, штуцерный карабин и револьвер, разумеется, его собственного изготовления.

Карабин я уже подарил князю Багратиону, а теперь представился удобный случай передать в надежные руки и револьвер. Я подарил его князю Хасаю Уцмиеву. Час спустя я получил от него записку, написанную на безупречнейшем французском, без единой ошибки. Вот ее содержание:

«Государь, вы обладаете слишком прекрасным оружием, чтобы я позволил себе добавить что-либо к вашей коллекции; но вот кошелек и два архалука, которые вас просит принять княгиня. Кошелек вышит самой княгиней.

Князь Хасай Уцмиев

Сравнивая персов, армян и азербайджанцев, Дюма дает их описание и заключает, что именно последним можно доверять на слово (Напомним читателю, что Дюма под «татарами» подразумевал азербайджанцев, а под прилагательным «татарский» имел ввиду «азербайджанский» — ред.).

«Что касается татарина, — мы уже говорили о его типаже, — смешение с кавказскими племенами украсило его первоначальные черты. … Татары изготовляют кинжалы с тончайшим лезвием, ножны с богатым украшением и такие же ружья с инкрустированной слоновой костью и серебром, за которые горский вельможа готов отдать четырех лошадей и двух жен. От татарина нет нужды требовать письменного обязательства, достаточно одного лишь его слова».

«Предметами торговли Баку являются шелк, ковры, сахар, шафран, персидские ткани и нефть. … Торговля шелком весьма значительна, хотя и не может сравниться с нухинской. В Баку собирают от пяти до шести тысяч фунтов шелка, который продается, в зависимости от качества, от десяти до двадцати франков за фунт (русский фунт равен двенадцати унциям)».

«Я явился к г-же Пигулевской к самому обеду.

Все утро дул сильный ветер и море штормило; но вот ветер улегся, и море утихло, так что г-н Фрейганг надеялся показать нам сказочное зрелище, которое можно увидеть только в Баку. Тем зрелищем являются морские огни. Мы также должны были пойти в мечеть Фатимы».

«Мы снова сели в барку, где нас ожидали гребцы, и продолжили наш путь к мысу Баилов. Ночь была тиха и очень темна. Несмотря на это спокойствие, в море поднялась небольшая зыбь, предвещавшая близость шторма. Эта зыбь только увеличила бы живописность зрелища; но нам следовало поторопиться, так как, появившись раньше, чем мы его ожидали, ветер мог и вовсе нас лишить этого представления. Минуту мы искали место, где было замечено вскипание воды. Впрочем, его легко было найти, ориентируясь на запах нефти.

Вскоре один из матросов сказал г-ну Фрейгангу:

— Это здесь, капитан.

— Хорошо, делай, что полагается, — ответил тот ему, предвкушая наше удовольствие от сюрприза.

Матрос взял в обе руки по пучку пакли, зажег их от фонаря, поднесенного товарищем, и бросил оба пучка за левый и за правый борт. Мгновенно море вокруг нас воспламенилось, и это на протяжении целой четверти версты.

Наша лодка походила на лодку Харона, переправляющуюся через реку ада; море превратилось в настоящего Флегетона. Мы плавали буквально посреди пламени. К счастью, это пламя чудно-золотистого цвета было прозрачно, как пламя спирта, и мы едва ощущали его приятную теплоту. Избавившись от волнения, мы смогли понаблюдать еще более внимательно за этим фантастическим зрелищем. Море горело более или менее обширными островками; некоторые из них были шириной в круглый стол на двенадцать персон; другие — величиной в тюильрийский бассейн; мы плавали в проливах, хотя время от времени наши гребцы по приказу капитана перевозили нас по этим горящим островкам. Это, безусловно, самое интересное и самое завораживающее зрелище, которое только можно было бы увидеть и которое, я думаю, нигде, кроме как в этом уголке мира, не встречается…»

ШЕМАХА

«Шемаха была столицей Ширвана, некогда слывшего богатым ханством и приносившего своему хану доход в несколько миллионов. Ее заселяло сто тысяч жителей, вместо нынешних десяти тысяч».

«Во время нашей прогулки по базару мы получили приглашение от богатого шемахинского татарина Махмуд-Бека: он звал нас на персидский ужин и на вечер с баядерками.

Шемахинские баядерки еще сохранили прежнюю славу, и не только в Ширване, но и во всех регионах Кавказа. … Нам давно уже говорили об этих красивых жрицах, исполняющих два служения одновременно». Не забудьте увидеть в Шемахе баядерок,»- говорил нам князь Дондюков. «Не забудьте увидеть в Шемахе баядерок», — напоминал Багратион». Не забудьте увидеть в Шемахе баядерок,» — вторили нам в Баку. Баядерки — остаток владычества ханов. Они были придворными танцовщицами.

К сожалению, как и парсов, баядерок осталось всего три: две женщины и один мальчик».

«Мы явились к Махмуд-беку. Дом его — одно из самых очаровательных персидских зданий, какие я видал от Дербента до Тифлиса (В романе Дюма азербайджанцы и термин «азербайджанский» местами называются соответственно также персами и «персидским» — ред.).

… Мы вошли в залу, убранную в восточном вкусе. Простые, но богатые украшения трудно описать пером. Все гости сидели на атласных подушках с золотистыми цветами, покрытых тюлевыми наволочками, что придавало самым ярким цветам чрезвычайную нежность. В глубине, во всю длину огромного окна, сидели три танцовщицы и пять музыкантов. Ясно, что для сопровождения такого традиционного танца нужна была особенная музыка».

«Заиграла музыка. Оркестр состоял из барабана на железных ножках, похожего на исполинское яйцо, разрезанное пополам; бубна, имеющего сходство с нашим; флейты, похожей на древнюю тибицину; мандолины с металлическими струнами, на которых играют пером, и, наконец, чонгура на железной ножке, с шейкой, двигавшейся в левой руке, таким образом, что чонгур сам водил струнами по смычку, а не наоборот. Все это производило неистовый шум, не очень мелодичный, хотя и довольно оригинальный».

«Восточный танец везде одинаков. Я видел его в Алжире, в Тунисе, в Триполи, в Шемахе. Он всюду представляет собой более или менее быстрое топанье ногами, более или менее подчеркнутые движения в пояснице — качества, которые у прекрасной Нисе (Одна из баядерок на вечере Махмуд-бека-А.Э.) показались мне доведенными до совершенства.»

НУХА (Шеки)

«В этот момент к нам присоединился красивый офицер в черкеске. Он приветствовал молодого князя. Князь повернулся ко мне и представил его: «Мухамед-Хан «. Это имя мне ни о чем не говорило. Я приветствовал его. У молодого офицера был крест Святого Георгия и великолепные оружия. …

— Скажите, князь, кто этот Мухамед-Хан? – спросил я Ивана.

— Сейчас, — ответил он и снова обратился к Мухамед-Хану; из разговора я понял, что речь шла о моих оружиях; затем он воротился ко мне, а Мухамед-Хан шел позади нас.

— Речь шла о моих оружиях, не так ли, мой князь?

— Да, он знает имя оружейника, который их сделал.

У него слава нашего Керима. Вы позволите, чтобы он их увидел, не правда ли?

— С большим удовольствием.

— Теперь я вам расскажу о Мухамед-Хане: прежде всего, это внук последнего хана Нухи. Если бы город и провинции не принадлежали русским, они находились бы в его владении. Ему назначили пенсию и дали или, скорее, он заслужил степень майора. Это племянник знаменитого Даниел-Бека.»

«Иван вернулся ко мне и сказал:

— Мухамед-Хан очень желал бы иметь пару револьверов, но только Девима. Он спрашивает, каким способом можно их приобрести.

— Очень просто, милый князь: Мухамед-Хану стоит только сказать мне, что он желает их, и я тотчас их ему вышлю.

Мой ответ был сразу передан Мухамед-Хану. Он подошел ко мне и осведомился, сколько могли бы стоить два револьвера от Девима. Я просил его не беспокоиться об этом и заверил его, что он получит револьверы и что при первом представившемся случае он пошлет мне взамен французского оружия какое-нибудь кавказское. Он поклонился в знак согласия и, отстегнув свою шашку и вынув свой пистолет, протянул их мне, извиняясь, что не может к ним присоединить свой кинжал, данный ему человеком, которому он обещал всегда хранить его при себе. Обмен был столь выгоден, что я не решался его принимать; но Иван сказал мне, что своим отказом я обидел бы Мухамед-Хана. Тогда поклонился и я, беря шашку и пистолет. И то, и другое было воплощением вкуса и изящества. Впрочем, шашка пользовалась особенной известностью, и так как я с этой минуты и до прибытия в Тифлис постоянно носил ее, она обращала на себя внимание татарских офицеров всюду, где бы я их не встречал. Когда у сабли такая слава, остается лишь догадываться о славе ее хозяина».

«Нуха, как мы сказали, — прелестный городок или, скорее, с нашей точки зрения, очаровательная деревушка; это зона отдыха, в которой с апреля по октябрь население увеличивается от двенадцати до шестидесяти тысяч душ. И, действительно, все ищут здесь укрытия под прохладной тенью, близ прелестных ручьев.

Главная торговля Нухи – торговля шелком. В городе есть шелкомотальная фабрика, продающая в год на шесть миллионов некрашеного шелка. Часть красивых деревьев, оттеняющих дома города, оказались шелковицами, листья которых служат пищей миллиарду червей, чьи коконы составляют богатство страны».

Муане разделял энтузиазм Дюма: «Нуха – наипрелестнейшее село, которое я когда-либо видел!…Если б мы не вынуждены были двигаться дальше, мы там и остались бы. Это один из уголков мира, в котором хочется провести всю оставшуюся часть жизни». (Муане. Путешествие на побережье Каспийского и Черного моря. Из Баку в Тифлис, с.310-317).

Истории известно, что при встрече с азербайджанской поэтессой Натаван Дюма сыграл с ней партию шахмат, в которой та одержала победу. В знак своего восхищения умом, красотой и талантами этой неординарной женщины Дюма подарил ей изящные перламутровые шахматы, привезенные им из Парижа, а также маленький бюст Наполеона.

Из самой книги Дюма явствует, что за десять дней своего пребывания в Азербайджане он успел увидеть его наиболее известные достопримечательности, познать интереснейшие традиции азербайджанского народа и познакомиться с ярчайшими представителями азербайджанской политической и культурной элиты. Повсюду в Азербайджане, как и на всем Кавказе, ему оказывалось сердечное гостеприимство. Притом отметим, что Дюма, не владея местным языком, практически не имел возможности напрямую общаться с азербайджанцами и главным образом основывался на информации, данной представителями русской императорской власти. Но надо отдать должное отважному писателю, который свое незнание языка восполнял острым глазом, доброжелательностью, наблюдательным умом и открытым характером. Совершив путешествие в Азербайджан и представив его в Старом Свете, Дюма, сам того не осознавая, стал одним из друзей и первых послов доброй воли Азербайджана в Европе.