Низами на все времена

Аламзар Тагиева

I.ИННОВАТИВНЫЙ ПОДХОД  К  ИЗУЧЕНИЮ  ПОЭТИЧЕСКОГО НАСЛЕДИЯ НИЗАМИ ГЯНДЖЕВИ

1. УСЛЫШЬ НАС, НИЗАМИ.

( эссе)

Низами, человек и поэт, выслушай рассуждения о судьбе нации, о твоём очаге Гяндже, об уникальной «Хамсе», что вечным огнём  противостоит забвению  веков.  Вспомни, как ты  обратился к потомкам и что прозорливо предвещал в «Хосров и Ширине»:

И в малом небесный предел, и в большом

Твой труд, Низами, далеко превзошёл.

Или:

Правдиво твоё, Низами, естество,-

И правдой увенчано дело его!

Или:

Коль хочешь стать чистым от всякого зла,

Ты, как Низами, — проиграйся дотла!

Или:             А ты, домогатель земного, возьми

Земное, а веру отдай Низами.

Но если пепел веры даже развеется беспощадными  ветрами, часть обязательно  оседает на  горных вершинах, в дастанной  памяти народа.  Именно 2020-2021 годы огнём сражений и  самопожертвованием  шехидов вписаны в героическую историю  Азербайджана.

Обычно слышишь, что в годину жестоких сражений народ, сплотившись вокруг вождя, плечом к плечу, рука об руку идёт на врага. Да, это важный момент, но у нации  имеются ещё многовековые духовные ценности, которые символизируют её  самобытность. Одним из них, вернее первейшим, является культурное наследие немеркнущего таланта  поэта ХII века, тюрка  по  происхождению Низами Гянджеви. Принадлежащие твоему перу поэмы сделали малую родину вечным городом, а уже мы, учёные и читатели, не позволим кануть в Лету сокровища слова  и мысли гения литературы. Считаю, что на твоём примере объективна мысль: Fövqəladə zamanı dahilər yəhərləyər / чрезвычайное  время  под силу оседлать лишь  гению» (цитаты, стихи, тексты А.Т.).

В виртуальной беседе с тобой, шейх, говорю на азербайджанском и на языке специальности. Первое потому, что адресованные гению пера рассуждения, звучат полнее именно на родном языке; второе – с целью популяризации твоего наследия. Отсюда  и билингвальный текст. Знай, потомки не привязаны определённому языку, и твои поэмы читают на разных языках мира. Знай, как ты универсален в познаниях, так и они полиглоты. А ведь в то время писали, читали и думали на фарси, что по сию пору подпитывает споры о твоей ментальности.

Начну с разбередившей сознание и душу народа 44-дневной битвы за Карабах.  В душе  успокаивала себя: Низами описал войны в «Искендернаме», а сегодня наш предводитель во главе несокрушимой армии железным кулаком вразумляет врага, гоня нечисть с исторических территорий. В едином героическом порыве со страной он золотым оттиском расписался на страницах «Ильхамнаме». Познакомься с ним:

Устами ИЛЬХАМА истина глаголит,

Вера, честь народа набатом гласит,

Это глас бойца, манифест ПРЕЗИДЕНТА.

Радость в ШУШЕ – ликует народ.

Ждут свободы АГДАМ, КЕЛЬБАДЖАР.

ХАНКЕНДИ на подступе, ЛАЧЫН впереди.

Им не быть под пятой террориста,

Немного терпенья – СВОБОДА грядёт!

Радостью постепенного возвращения под родной флаг многочисленных больших и малых районов, деревень, что давалось непомерными усилиями солдат и офицеров, опять же делилимся и с нашим пращуром:  Nizaminin acı göz yaşlarını FÜZULİ sildi, ŞEYX indi ruh verir igid ƏSGƏRƏ.

Баку, весь тюркский мир поверг в шок очередной акт варварства и ненависти к человеку. Один из прмеров — неоднократные  ракетные  удары по твоему родному городу. Но ни одним глазом не моргнул обычный горожанин, не покинувший Гянджу, ибо он потомок Джавад хана и твой, Низами. И  маленький Бахтияр с окровавленным лицом, огромными от страха глазами, и многочисленные пострадавшие, и   вновь воскресшие  из пепелищ города были под защитой отважных бойцов. Вот,  предполагаемые мысли  этого  человечика,  переданные  в  жуткой  сказке « Мальчишка с банера»:

« По  соседству с  Азербайджаном живут злые дядьки,  что спят и видят  во  снах  страшную картину: стёртая с карты ракетными ударами древнейшая Гянджа  и они, словно грифы, ютятся на развалинах.  Разве так ослепила их месть, настолько они одичали в своей малюсенькой, нищей стране, что забыли вечную истину: Низами яркой, негасимой звездой, словно оберег,  светит над  Гянджой!

Мечтать не вредно, да вред большой от  недобрых мыслей. И вот поздно ночью, когда я  спокойно посапывал в детской кроватке, рухнул на головы смертоносный снаряд. Что тут началось!  Как  стало страшно, всё перемешалось: везде разрушения, мама кричит, сестра плачет, соседи суетятся…

Всё же самое убедительное осуждение  бессильного выпада ракетчиков – это улыбающееся, удивлённое личико  мальчонки.  На  пухлых щёчках  струйки  спекшейся крови.  Его божественно невинный взгляд из реанемобиля в объятьях встревоженной  матери  вопрошал:

— За что нарушили сказочный детский сон?  Разве ваши дети по ночам и грают в войну?

Позже именно это фото те самые стрелки пытались представить по свету как пример  «изуверств» азербайджанцев?! Но и наши земляки за  границей на всех митингах упорно  демонстрировали банер с лицом  малыша – гянджинца.

Объективы иностранных операторов, репортажи в газетах разнесли по планете  изображение ренбёнка с не погодам мудрыми глазами. Ведь он потомок шейха Низами. Не всем соседским ребятишкам повезло: многих нет в живых. Ничего, наши аскеры  накажут убийц. Везунчик – черноглаз с  глубокой зарубкой в памяти, вдруг резко повзрослевший, заживёт весело и беззаботно.

Кто знает, возьмётся за перо и создаст ещё одну  « Пятерицу», где будет и поэма «Ильхамнаме»!

А сегодня он взывает бессовестных соседей к совести:

— Так  играть cо мной больше не надо. Я, Винни  Пух, не  хочу дружить со злодеями!

Знаешь, когда прогремели победные залпы отовсюду,  решила помянуть  беспокойно витающий  и прикрывающий город своим  крылом дух поэта. Ты велик, ты признанный маг пера, но прежде всего ты Ч Е Л О В Е К. Поэтому-то решилась дать ейсан. Эта кутья, из года в год ставшая для нас обязательной,  устраивается возле воздвигнутого в 40- е годы   скульптуром Ф.Абдурахмановым величественного памятника. Кстати, он самый первый в Союзе памятник в честь поэта. Заодно обновили декоративное оформление постамента. Совсем  малость, но от всей души. Сознаю, что  привилегия по-мусульмански поминать тебя существует для нас, живущих здесь, в низамиевской  Гяндже (фото II и VI).

Да будет  земля прахом, ВЕЧНЫЙ НАШ ГОРОЖАНИН!

2. НЕЗРИМЫЙ СОБЕСЕДНИК АВТОРА В «ПЯТЕРИЦЕ».

Многообразные и красочно выписанные  действующие лица «Хамсе» и главные герои составляют галерею не только восточного психотипа человека средневековья, но и конкретно самого автора. Интересно, что имена многих персонажей выносятся в название глав, включаются в монологи, диалоги и полилоги. Только один из них, встречающийся обычно в концовках, редко в срединных  эпизодах, при внимательном рассмотрении особенно сближает читателя с поэтом. Монологи-обращения безымянного лица, воплощённые в  характерные для поэзии Востока формы, что характеризуют автора как индивида.  Их обычно приравнивают к хитабам, что воспринимаются как обращение или наставление, напутствие или рекомендации для самого поэта. Такие отрывки перекликаются с конкретной содержательной канвой, но есть хитабы непосредственно  к автору.  Распознать их можно  по упоминанию имени адресата, т.е. Низами. Подобные строки вызывают разное толкование, демонстрируя широкий спектр функциональности  реципиента.  А это не кто иной, как Ильяс ибн Юсиф, т.е. в миру — поэт Низами.

В связи с этим отметим ряд выдержек и умозаключений из книги М. Расулзаде. Подобная художественная форма квалифицируется как « приём восхваления», фахрия, посредством чего автор описывает своё положение в социуме (1, 63). В восточном литературоведении упоминается и риджат, т.е. обращение автора к самому себе. Но не следует сбрасывать со счетов и содержательно-психологический аспект этих образцов, которые в обращении к одному лицу нацелены на широкую читательскую аудиторию (и не только).

Через общение со своим реальным «я» Низами, «словно мечет алмазы мудрости. Если нанизать их  на нить, то получится самое драгоценное колье в мире» (1, 64). Причём автору «Хамсе» приписывается качество «словесной магии». Начинавший как поэт малых форм, гасиде и газеллей, «узник Гянджи и арранской среды прославился вначале как местный поэт. Постоянно внутренний голос взывал: « Куда Гянджа, куда ты?». Этот самый дух нацеливает поэта на «широкую мировую масштабность», что и гарантировала мастеру пера «Хамсе».

«Если творчество поэта знаменовалось созданием лирических форм…, то именно сложившееся с годами единство лирики и эпических полотен являлось истинным почерком ставшего маститым художником Низами», — справедливо подмечает Х. Юсифли (3, 5).

Ильяс — Низами начал воспринимать себя совсем по иному, общаясь с героями поэм и где-то проживая событийную канву произведения. Такое осознание отмечено тонким психологическим механизмом, что отражается в многофункциональности статуса, выпавшего на долю незримого собеседника — соглядатя мысли. Отсюда и та оправданная уверенность в своей знаковости «чародея слова».  Как следует из подборки, «Я» предстаёт в разных, порой неожиданных, но вполне объяснимых ипастасях (см.таблицу «Виртуальный диалог Низам…»).

Правда, самым расхожим вариантом объяснения упоминаний имени автора в произведениях является  уподобление их своеобразному автографу, словно роспись живописца на холсте. Безусловно, и это нельзя отмести: так авторские права закреплялись и сохранялись для будущего.

Живший в Гяндже XII века человек с полным именем Низамаддин Абу Мухаммад Ильяс ибн Юсуф ибн Заки ибн Муаййад Гянджеви подписывался под своими шедеврами кратким литературным псевдонимом Низами. Автора поэм «Сокровищница тайн», « Хосров и Ширин», «Лейли и Меджнун», «Семь красавиц», «Искендернаме» плотным кольцом опоясывали положительные и не очень герои; волновали и будоражили  их судьбы и сюжетные коллизии. При этом не всегда причина событий,  суть той или иной развязки лежит на поверхности текстового материала. Многие рассуждения, как и «Я» автора большей частью блуждают в мастерски сотканном подтексте поэтического макротекста.

Здесь для более углублённого чтения и проникновения в кладезь мудрости пяти поэм-собеседников возникает необходимость реализации такого процесса чтения, что отвечает требованиям именно творческого осмысления, анализирующего завуалированные   поэтические пласты. Как отмечается в источниках: «В произведениях этого гиганта поэзии повествуется о многих странах мира, о жизни отдельных народов» (2, 71). Но самое актуальное заключается в ИННОВАТИМНОМ подходе к этому, а также изображению внутреннего мира и образа мышления Человека. Так почему же должны отказываться  исследователи феномена Низами  от  инновативного литературоведческого  подхода  к творчеству, а  методисты – от нового прочтения и толкования «Хамсе»?

«В этом плане весьма актуальны  «незримые и неслышимые» диалоги Низами с сокровенным внутренним своим собеседником. Они материализуются  в  контактах с Ильясом, реальным «Я» поэта» (4, 35). Художественная  выборка  по  «Хамсе» позволяет чётко определить духовную и душевную  суть авторских исканий, с одной стороны,  реального индивида, с другой. Ведь поэт в своих художественных скитаниях не один, словно заблудший в пустыне путник. В нём самом и  рядом с ним человек, что является зеркалом поэтической души. Эта двойственность натуры — суть постоянного внутреннего общения творческого лица для  создания монолитного художественного полотна. Поэтому  важно содействие друга по духу,  звучание гласа  сочувствующего сердца и разума.

Литература

1. M.Ə.Rasulzadə. Azərbaycan şairi Nizami. Bakı, 1991.
2. İ.Həbibbəyli. Böyük Azərbaycan şairi Nizami Gəncəvi. Baki, 2021.
3. X.Yüsifli. Nizami lirikası və… Bakı, 2022.
4. А.Тагиева. Поэзия и Время. Гянджа, 2020.

3. ОСОБЕННОСТЬ ПОДТЕКСТА В  «ХАМСЕ».

( тезисы)

1. Был ли он в поэмах-сагах о мудрости Востока у «непревзойдённого азербайджанского» мыслителя Низами Гянджеви?   Вопрос сначала вызывает оторопь в зависимости от его адресата:  литературоведа или читателя, актёра или чтеца. Размышления первых  может содержать утвердительный ответ, ибо «Пятерица» Низами не что иное, как  художественно выструганный  текст-айсберг с миллионами затаённых смыслов, загадок и выводов, находящихся под толщей слов микро — и макротекста. А вот что касается остальных параметров целого текста, то здесь следует вспомнить о важности способов прочтения литературно-художественного текста (ЛХТ). Это  обычно зависит от цели интеллектуального общения  с тем или иным автором, его произведением. Так, читая Низами, черпаем предоставленную  в поэтической форме информацию о многом из пережитого современниками и им самим в далёком прошлом.  Самое существенное то, что имеем возможность  получить  эстетическое наслаждение от всего отображённого.
2. Вот уж около почти девяти веков исследуется суть «тайнописи» (А.Т.) поэтического мастерства, причины и сила магнетизма  художественных традиций признанной  поэтической школы Низами Гянджеви.  В один голос исследователи на доказательной базе  утверждают, что в итоге время сформировало целостную поэтическую школу, нет, «академию  литературы Востока» (А.Т.). Она зародилась и  развивалась с  интеграционной перспективой в мировой художественный процесс. В изучение  непрерывного процесса пополнения круга её  «слушателей» внёс  земляк  поэта (удачное совпадение) Газанфар Алиев. Плодотворный учёный-востоковед после А.Е.Крымского буквально перелопатил «гектары научно — литературной пашни» (А.Т.), решая  поставленные им цели исследования.  В  отличие  от  А. Крымского, попытавшего систематизировать  хроноло-гию становления  низамиведения  мирового и союзного, Г.Алиеву удалось отразить многонациональ-ный состав продолжателей поэтического стиля  Низами.
3. В этом марафоне постижения концептуаль-ности «Хамсе» определённая роль отводится немаловажному аспекту — процессу чтения как творческому освоению ЛХТ. С одной стороны, несущие духовный заряд мысли художественное слово, ассоциации и чувства; с другой —  читатель, выносящий мнение в зависимости от мировоззрения, своей  психологии и т.д. Надо помнить  и о наличии в  ЛХТ определённого «подводного течения», которое формируется из основного, бурлящего событиями явственного сюжетного потока.
4. Общеизвестный термин «подтекст» толкуется так: «Внутренний добавочный смысл текста, высказывания; чувства и идеи, которые дополнительно вкладываются в текст, чтецом или актёром». Мы же рассматриваем подтекст у Низами более широко, не исключая  явно скрытой, действенной  роли  самого  автора – гражданина и творца.  Считаем, что именно такое подводное течение, исходящее из первых рук,  создаёт условия для выстраивания последующих звеньев художественного переложения (сценического,  изобразительного искусства  т.д.)  поэм.

5.В  ходе  анализа  данного  литературного  явления  в поэмах  Низами  выявляется такая  особен-ность: нацеленность поэтического кода ЛХТ на расшифровку; подтекстовая глубина всего  спектра человеческих переживаний; присутствие завуалирован-ного персонажа – инкогнито. В данном случае с Низами – поэтом активно контактирует, помимо  образов  и  его человеческое «я».

6.Он не выдуман, не приукрашен  художествен-ным воображением автора. Это тот самый персонаж, что наделён полномочием смело обращаться  к гению, в чём-то поучая, где-то упрекая и предостерегая, чаше солидаризируясь с ним, не нарушая гармонии повествования, сюжетной значимости остальных  персонажей.

По всей поэтической текстуре «Хамсе»  выбранные  сентенции  Ильяса  систематизированы в таблице, иллюстрирующей присутствие  виртуального «плеча» (см. далее). В  основном  своём  они  мини токи  иногда   в оболочке  реплик — обобщений. Визуальным  сигналом  их  являются строки, где фигурирует  имя  Низами; канонично завершается  та  или  иная  глава, беседа, рассказ; неожиданные срединные вставки — отступления. Мы не считаем частое упоминание псевдонима  автора  в текстуре лишь  литературным  приёмом пресечения плагиата и т.п. Человек,  обладающий  широкими   полномочиями в  общении  с  автором, есть личностная суть творца, его  психологическое зерцало. Итак, Ильс — Низами материализуется именно в подобных  разнохарактер-ных речевых  контактах в явственном  подтексте поэм.

По сути содержания и форме подачи, являясь монологом /около 50/, они в то же время  воспринимаются в качестве  диалога с перспективой развёртывания в масштабный  полилог с автором, а также многоликой галереей  образов.  Наша  задача  в  анализе подобных  образцов   заключалась  в  логико-смысловой их градации; определении целевой  установки и соотносящимся с ними статусом   реципиента в каждом из случаев виртуального  контакта   Низами  Гянджеви  с  Ильясом  из  Гянджи.

4. СВЯЗЬ ПОКОЛЕНИЙ В ПРОИЗВЕДЕНИЯХ ПОЭТА.

Не каждому из поэтов средневековья  выпала творческая судьба представлять своё время человечеству на протяжении столетий. В ряду таких  исключений  азербайджанский  поэт-мыслитель Низами Гянджеви с его уникальным  художественным памятником слова. Эта «Пятерица», ставшая  настоящим ноухау для современников автора,  продолжает  будоражить интеллект человека и наших дней.  Анализируя идейное содержание поэм Низами, невольно проецируешь  образы, сюжетные коллизии на современные литературные воззрения и социальные реалии.  Приведём  робкие наши  «думы о былом».

Когда речь заходит о связи поколений в творчестве поэта, то следует понимать это не столько в качестве  преемственности конкретных исторических  эпох, сколько  и во взаимодействии  искусств.  Так, ряд исследователей усматривает её в органичном  сплетении  фольклора, как произведения целого народа,  так и авторских шедевров.  Ещё во времена  Низами  художественное преимущество свода поэм  акцентировали на неиссякаемости первоосновы, фольклора в процессе нарождающихся поэтических форм. Известно, «что  поэмы Низами вобрали в себя  в качестве художественно-эстетического символа  азербайджанское  национальное  мышление, при этом глубоко отобразив  эту систему» (5, 32).

Соединённые воедино в «Хамсе» произведения, во-первых, авторством Низами; во-вторых,  идейной и сюжетной концептуальностью поэмы, написанные в течение многих лет(1176 — 1201 гг.), ставят во главу угла Человека, его судьбу и переживания. В целости же формируется  тематическая наполненность данной  художественной  серии. В жанровом отношении  здесь представлены и традиционные для восточной  литературы  месневи, и дастан о любви, и героическая поэма, нетипичный роман в стихах, т.е. здесь имеет место сочетанность традиций и новаторства. Не образец ли это преемственности  в едином творческом литературном процессе?  Какую интерпретацию такому поэтическому явлению озвучивают современные  литературоведы?

Краткий обзор  материалов  научных форумов и конференций  за 2018-2021 годы позволил определить контуры сегодняшних  исследований и толкований о Низами. Так, состоявшаяся в рамках VI Глобального форума международная научная конференция «Интерпретация культурного наследия Низами в современный период» подчеркнула всеохватность творения поэта, который и в наш век «призывает мир к борьбе во имя справедливости, свободы и мира»,- утверждает академик И. Габиббейли.

В предисловии к  изданной в 2018-м году по специальному проекту НАНА поэме «Хосров и Ширин» академик Теймур Керимли говорит о  её месте в мировой литературе; об актуальности инновативного ракурса в изучении поэм Низами. Подтверждением этому являются указанные учёным бейты и отдельные части, демонстрирующие тюркизмы фарсоязычного автора. Кстати, на 32-й Московской  Международной книжной ярмарке издание получило Гран-при.

В 2019-м году в Институте литературы презентовали 10-ти томную работу С.Гаджи «Сокровищница тайн» Низами Гянджеви, а также впервые созданную научную автобиография поэта. Реализованное отделом низамиведения подобное исследование, опирающееся на уникальные не только художественные, но и документальные источники, проливает свет на кочующие из века в век «тёмные» пятна фактического жизнеописания Низами.

О широкой международной востребованности наследия гения свидетельствует осуществлённый народным поэтом этой страны Джамал Камалом перевод на узбекский язык «Хамсе» Низами Гянджеви.  Отдельные фрагменты из поэмы «Семь красавиц» переложены на словацкий язык Любомиром Фелдеком в Братиславе. В издание включены миниатюры средних веков из хранилищ Национального музея литературы им. Низами Гянджеви.

Весьма необычно и масштабно прозвучал доклад академика Т.Керимли на Международной конференции « Низами и Данте». Поражает всеохватность точек соприкосновения и особенностей « Восьми столпов на «Шёлковом пути» мировой литературы». Чтоб представить суть умозаключений востоковеда  приведём  те имена: Конфуций (VI до н.э.) — Фирдовси  (ХI  в.) — Низами (ХII  в.) — Мовлана (Х III в.) -Данте (XIV в.) — Шекспир (ХVI- XVII в.) — Пушкин (ХI Х в.) — Гётe (XIX в.) – (6, 16).

Нередко ассоциативно возникает стремление сравнительной характеристики  свидетеля итальянского Ренессанса ХV века Леонардо да Винчи  с  восточным «возрожденцем» Низами. Сведения о первом из них свидетельствуют о многовекторности интересов и занятий итальянца. Да Винчи — это философ, астроном, архитектор, инженер, изобретатель, музыкант, математик, анатом, скульптор, ботаник, геолог, картограф, писатель и художник. Всего 14 наименований. Мультидисциплинарность же  темати-ческой наполненности «Хамсе»  включает не меньшее количество показателей. Она исходит не из практических  умений  поэта, а из его начитанности, глубоких, осознанных  сведений, накопленных в тиши дворцовых библиотек. Если Леонардо оставил  после себя большое число  произведений  искусства и конструкторской мысли, то Низами Гянджеви  выступил тонким знатоком  поэтического слова, передавшим через него кладезь интеллекта современнику.

Когда речь заходит о «взятом на перо»  художественном персонаже, то  Низами описывает не только и не столько правителей и полководцев, но и мастеровой люд, и влюблённых молодых, и народного героя-камнетёса, подспудно касаясь также моментов гендерных отношений.

Даже  при условии  посвящения своих творений тому или иному правителю, поэт-гражданин не вычёркивал из поля зрения  народ, ради которого он, пусть и в завуалированной форме, пытался повлиять тех же самых заказчиков. Это те, кто так и до конца не оценили масштабность явления «низаминиана».  Парадокс в том, что первое его произведение шокировало читателей недоступностью в плане восприятия. Об этом читаем: «…Оно сложно и трудно не только по своему содержанию…, но и по поэтическому строю» (1, 5).

Не вина автора, который вобрав глубокую и многостороннюю  информацию, проявил способность к созданию мультидисциплинарного поэтического образца.  Но то, что было «худом», стало «добром» в век цифрализации. Заложенные в ткань поэтического повествования коды указывают на сложную  историческую  стезю  прогресса находившихся когда-то в эмбриональном состоянии дисциплин, развившихся позже до уровня самостоятельных  наук. Так, например, намёки на важность  экологической безопасности: « Если переведём описанное поэтом (Отрубить плодоносную ветвь фруктового дерева, не жаль ли?) на язык юридический, то это подпадает под статью № 424 от 30 декабря 1997 г.»  (3, 226).

Ещё одна особенность  художественного почерка Низами:  в произведениях уже не назидание звучит, а  усиливается внимание к психологическим особенностям художественно выписанных персонажей. Именно эти критерии в оценке образов, всей галереи действующих лиц даёт сегодня читателю тот благодатный материал, что делает их узнаваемыми в толпе.

Поэтому в азербайджанской литературе художественный образ самого поэта  дан как образ новаторский: « Поэт сумел в своих художественных шедеврах показать, что и в средние века жили люди, передовые взгляды которых  способствовали развитию социальной зрелости человека» (4, 135).

Безусловно, что мы привели лишь ряд наблюдений, связанных с современным прочтением, осознанием и анализом как самих поэтических источников, так и низамиведческих  работ. А это как нельзя широко иллюстрирует связь поколений в трёх плоскостях: автор и читатель, автор и исследователь, поэт XII и поэт XXI века.

Литература

1. Низами. Сокровищница тайн. Баку, 1947.
2. Низами. Хосров и Ширин. Баку, 1947.
3. Тагиева А.Т., Самедов С.С. Поэзия и Время. Гянджа, 2020.
4. Мухтаров А.Г. Образ Низами Гянджеви в азербайджанской литературе. Гянджа, 2021.
5. S.Rzasoy. “Yeddi gözəl” poemasında mif, folklor və təsəvvüf”. Bakı, 2021.
6. Газета «Наука» за 2018- 2021гг.

5. НИЗАМИ — МАСТЕР ПСИХОЛОГИЧЕСКОГО ПОРТРЕТА.

«Сокровищницу тайн» автор завершает заголовком «Конец книги», где чёрным по белому, положив руку на сердце и не боясь повториться, утверждает ему одному понятную истину о родине:

Гянджа, повязав меня, крепко взяла,

Ирака богатства — держу без узла.

Мир поднял свой крик, вопрошая: «Эй, раб!

Кто б сей Низами и откуда – Гянджа б?

(1, 143).

Не менее противоречивы и такие строки: «Гянджа мой вечный Вавилон. По рукам и ногам повязан здесь я на все времена. Вперёд дороги нет – к отступлению она закрыта», – суть и содержание искреннего признания Низами о том, что являясь гянджинцем, пишет людские характеры с горожан (построчный перевод А.Т.). Можно считать, что город, разворачивающиеся здесь события, само население явилось прототипом лиц для целой галереи второстепенных персонажей «Хамсе». Если в поисках занимательных тем автор  аппелировал к легендам, историческим былям и «бродячим» сюжетам, то реальным фоном для развития основной канвы поэтического повествования была жизнь средневекового города ремесленников. Живой человеческий материал, подразумевающий широкую палитру характеров, привычек, в конечном счёте, формирующих местный менталитет, следовало взять на перо. Выразившись  кинематграфическим языком, отметим: массовка в поэмах складывалась из местного люда. Их  портреты и действия  выписаны настолько метко, что возведены до уровня опредлённых человеческих психотипов. Подобные зарисовки ведут к обобщению образов, их узнаваемости в массах. Говоря о психотип человека, складывающегося из совокупности свойств нервной системы и  определяющей физиологическую основу индивидуаль-ного своеобразия деятельности и поведения, проиллюстрируем это примерами из поэмы. Здесь есть художественные образы различных по темпераменту персонажей: холерики, флегматики, сангвиники и меланхолики.

Наш выбор пал именно на «Сокровищницу тайн» по ряду причин: во-первых, композиционное своеобразие, позволяющее выделить характерные психотипы  изображённых людей; во-вторых, наличие активизирующих форм общения, как между персонажами, так и читателем. Прежде всего, тому способствует демократичная форма сохбета — собеседования вкупе с хекаятами, равнозначные рассказу и басне. Эти  новеллы, шикаяты, мазамматы, а также  насиаты  и дастаны автоматически подключают читающую сторону к включающей в процесс общения механизмы внутренней речевой коммуникации. Низами-программист мастерски закручивает при этом сюжет интеллектуальной игры, где слово – код, а слагаемые — поэтические выражения. Все они — ключ в расшифровке заложенной идеи. Подспудный обмен мнением, невольным участником коего становимся, ведёт к необходимости выведения общего знаменателя в поэтическом уравнении с многочисленными слагаемыми. Сюда входят положительные и отрицательные черты характера, обоснование действий сторон  общения, а порой и конфликта с обязательным соотнесением со строками текста.

Все 20 двукомпонентных сохбета, составленные по формуле беседа + рассказ, развиваются поступательно. В них поэт — ведущий  во второй части собеседования проясняет важные моменты, заложенные в начало событий в виде поэтического тезиса. « В сохбете обычно превалируют рассуждения автора, в других частях активизируется познавательно-художественное мышление противоположной стороны, которой может стать и читатель, и исследователь» (2, 56).

Обычно жанр новеллы, являющийся отражением «нового невиданного происшествия» (4, 21) здесь плавно перетекает в иные, перечисленные ранее, традиционные поэтические формы изложения. Таким путём они  где-то подтверждают ведущую тему, в чём-то расширяют её, а где-то являются иллюстративным материалом. Данные неразрывные части объединены принципом движения повествования от общего к частному, что высвечивает суть произведения в целом, обеспечивая живучесть художественного образца, придавая новизну и свежее дыхание вопреки многовековому возрасту жанра.

В лице своих земляков поэт тактично  корит  человека в недостаточно позитивном общении друг с другом, социальный смысл  которого видит в передаче  культуры отношений от поколения к поколению.  При всей социальной разношерстности  горожан отмечается и нивелированность индивида: Схожи мы стали с хладнокровным истопником  с пылающим лицом (1, 78).

Такая «психологическая картина заключается в индивидуализированном отражении  действительного отношения личности к окружающим объектам, ради которых строится её деятельность» (5, 51). Сюда относятся понятия и умения, действия людей и социальные нормы,  коммуникативные роли и ценности и т.п. В свою очередь негармоничные социальные контакты ведут к переоценке позитивных качеств и состояний.

Определённый ряд поэтических строк-тезисов  из авторских суждений представляют собой социометри-ческие тесты, характеризующие  межличностные контакты. Тут возникает эффект «кривого зеркала», что  способствует  метамарфозам  общепринятых  понятий с отрицательным оттенком. Вот, например: мученичество подразумевает зрелищность, сумасбродст -во –  мудрость, щедрость– расточительство, верность – бессеребренник, поэтический родник – жижа, счёт ошибкам вести – необъективность и т.д.

Если домыслить описанное в «Сокровищнице тайн», то столкновения человеческих психотипов в этих коммуникативных лабиринтах требуют навыки  и умения маневрировать в разруливании социально-бытовых конфликтов.

Как видим, суждения персонажей неадекватно  отражают нормы морали: во – первых, доминантное психо – эмоциональное состояние человека действия формирует характер; во – вторых, депрессивное состояние порождается социальным укладом (3, 47).

Возникает мысль о том, зачем не стремиться превалировать над депрессией, когда  «… подобно цветку, на устах наших улыбка растаяла вдруг, В цветнике души нашей завяли мечты» (1, 91). Некомфортному этому состоянию присуща аффектность, имеющая отрицательный эмоциональный фон, изменённую мотивационную сферу познавательных представлений и общую пассивность поведения (3, 57).

Однако автор не желает признавать даже намёка  на болотоподобную городскую среду, на проживание здесь  лиц «тёмной» судьбы.  Активный горожанин  Низами возвышает призывный голос  к пробуждению несколько озлобленного житьём – бытьём населения к активности, ибо « в каждой пучине есть и колосс, и перл, Мужество, стойкость славно всегда» (1, 32).

Своими контраргументами поэт демонстрирует людям, что ни вздохи злопыхателей, ни стремление вставлять палки в колёса повозки с добрыми начинаниями не остудили лично его стремления писать, высекая из слов перлы творчества. Буквально демоническим кличем к согражданам звучит риторический вопрос: «Где ж богатыри – пехлеваны? Кто ж отважный из смельчаков?» (1, 29).

Словом, извечная тема хунера / смелости в понимании откровения и доброжелательности является ведущей в характеристике персонажей,  формировании морали сохбетов. Она в авторском толковании приобретает масштабность в понимании всего светлого и вечного. Хотя мотив хунера звучит в текстах бесконечное число раз, он воспринимается в  каждом отдельном случае  ново и неизбито.

Живой человеческий материал, складывающийся из характеров, привычек, формирующих особенности местного менталитета, следовало взять на перо. И хорошо, что это свершилось в «Хамсе», ибо сегодня есть то, с чем возможно сравнить социально-духовный прогресс, а где-то и духовный регресс человека, проживающего здесь, а может  где-то ещё.

Литература

1. Nizami. Sirlər Xəzinəsi. Bakı, 1961.
2. Tağıyeva A.T. Nizami poemalarında bədii detallar. / Mədəniyyət. AZ, № 4, 2018.
3. Карпенко Л. А. Психология. Словарь. M., 1990
4. Литература. Справочник. M., 1998.
5. Платонов К.К. Психология. М., 2009.

 6 . ПОПУЛЯРИЗАЦИЯ    ТВОРЧЕСТВА НИЗАМИ.

Монографический труд А.Е.Крымского «Низами и его современники» можно считать одним из первых в свете популяризации поэтического наследия поэта. Она оказалась также итогом многолетних исследований учёного не только в ориенталистике, но и литературоведении в целом. Правда, работу некоторые называют «лебединой песней» автора. Это так, если посмотреть с ракурса научного и жизненного пути: финишная прямая завершилась данной трудоёмкой рабо­той по подготовке к 800-летнему юбилею поэта. Согласны в той части, что символ верности лебедь-птица стойкая, беззаветная, а преданность исследователя своему занятию ассоцируется с  последним взмахом авторского пера именно в этой книге. Данный труд символизирует прощание учёного и с любимым делом. Но личностные качества Крымского не вяжутся с бессилием раненой птицы. На протяжении жизни он неоднократно воскрешал  из пепла и, словно сложивший крылья сокол, с боевым клёкотом камнем устремлялся на абордаж, нейтрализуя оппонентов своей железной логикой. Пусть не покажется натуралистическим подобные сравнения, но Агафангел Евграфович всей отчаянностью учёного был призван к творческому полёту в познании истории и литературы Востока.

Примечательно, что молодой Крымский начал иссле­до­вательское восхождение высот востоковнедения именно с изучения вопросов мусульманства как религии, его куль­туры. Он поставил жирную точку своей лептой в общую копилку увековечения памяти мудрой части света под названием Восток. Здесь приемлемо и такое образное выражение в характеристике работы: да, она песня, но песня гордого сокола в общем хоре величавых, остроглазых птиц, которые видят намного дальше и больше глаза ординарного человека.

В мировой и русской ориенталистике труд Крымского характеризуется как «…ценное, что создано в этой об­лас­ти…» (1,6). Значимость его в стремлении автора выстро­ить историческую закономерность в становлении и форми­ровании научного изучения творчества Низами Гянджеви; проиллюстрировать на конкретных источниках (не забыв при этом ни одной работы, которая хоть мало-мальски упоминает поэта) пути прогресса и регресса в общемировом процессе зарождаю­щейся ориенталистики, давая по возможности их объективную оценку. Автор, подытожив таким образом всё наработанное к тому времени, заложил начало процесса создания предпосылок для будущих исследований по наследию Низами.

Отметим, что 229 страниц монографии включают 5 глав, из которых целям нашего рассмотрения отвечают 4 литературоведческие: «Изучение Низами», «Главные умственные течения в Пе­ред­ней Азии… в XII веке», «Усиление набожных рели­гиоз­ных течений в литературе Ирана в XII веке», «Скептическая и разнузданная литература».

Цельная по содержанию начальная глава структурно подразделяется на логические подчасти, подчинённые воп­ро­су пусть и позднего изучения (начиная c XVII в.) жизненного и твор­ческого пути поэта. Подзаголовок «Источники» сигна­ли­зирует о достоверности основных сведений, например, о тахаллусе (псевдоним) и полном имени.

К постижению монографии приступаем, руководствуясь собственными примечаниями автора о том, что «я считаю себя способным, не менее чем другие, к очень субъ­ективным ошибкам в своих построениях, тем самым очень про­шу читателя проверять мои взгляды самой стара­тель­ной, самостоятельной критикой». (1, 99)

Исходя из этого «одобрения» автора, позволили себе провести критический анализ стилистики текста мо­но­графии с учётом современных лингвических требований, представив некоторые корректирую­щие комментарии. Но больше всего интересны отражающие историю языка и стиль речи того времени встречающиеся в изложении иллюстративные эпизоды.

Начнём со страниц 5-9, включающих научно обоснованное предисловие Г. Алиева «Академик А. Е. Крым­ский и его сочинение «Низами и его современ­ни­ки». В изложении отмечается тавтология в использовании личных мес­то­имений; на 8-й и 28-й страницах читаем: «востоковедных работ», ког­да возможно «востоковедческих работ»; на 11-й стр. встре­чаем форму слова «коррективов» — употребительно « коррекция».

Немало стилистических особенностей и в Оглавлении, напе­ча­танном в точности с представления  Крымского: «озна­ко­митель» включает в себя лексическое значение слова «подлинный»; с наступлением ХХ века «сократить до» начала ХХ века; не «разложение», а «распад Великой им­пе­рии»; «удельные междоусобицы» вместо «междоусобия»; не «умственное течение», а «идейные» / точны и обоб­щаю­щи/; «набожные религиозные» сочетание складывается из тавтологии, ибо второе слово объемлет значение пред­ы­дущего и может обойтись без него; в сочетании «характер­нейшая отрасль персидской литературы» форма превос­ходной степени прилагательного подчёркивает чрезмерную эмоцио­наль­ность высказывания.

Далее, слово «фата» даётся во множественном числе: «отдёрнувшие фаты со своих лиц» оно заменимо словом «покрывало, дуваг»; «гадательный год смерти Низами» – «пред­полагаемый…» (1,28); «тон продолжала давать …» вмес­то «задавать» (1,9).

Встречаются нетипичные для СРЛЯ употребления слов, напри­мер: «образцы сообщены у Руссо старшего в достаточно боль­ших дозах (число): из Хафиза 25 газелей…»; или же «эру­дит­ности, эрудитно» (1,61- 63); «тунеядные, нетрудовых клас­сов» (1,95); «обследование темы» – сочетается со словами «больного, места преступления». По грамматико-стилисти­чес­ким нормам начала ХХ века всё указанное приемлемо. Поэтому  в большей цель анализа – продемонстрировать факт  лексического  соответствия  труда периоду написания, отражения  в нём исторического развития и изменения языковых, речевых норм письменной и устной коммуникации.

Насыщенность текста первоисточниками — безусловный плюс мо­нографии, но некоторые несоответствия отмечаются, на­при­мер, между постраничной нумерацией ссылок и отсутствием или несовпадением с библиографическим списком. Есть слу­чаи, когда приводится лишь имя автора, хотя во многих эпизодах обязательно есть и фамилия, например: Эдвард Бро­ун, но Шпретнир, П.Хорн, Готье, но Рье, Журден и Дюбе. Есть неунифицированность и в указании даты изда­ния отдельных источников (1,37- 38- 80- 93). Но все пере­численные нестыковки не умаляют истоковедческого значения главы, допуская при этом критическое отношение к прочтению труда.

«Только 3-4 года спустя Европа, наконец, получила о шей­хе Низами сколько-нибудь выразительное представ­ле­ние…» (1,39). Закономерен вопрос: 3-4 года спустя после чего? Подобная незавершённость мысли нетипична для основа­тель­ного стиля умозаключений автора, так как характерной чертой работы является внимательнейшее отношение к  хронике любого путешественника, антологии, даже робкой диссер­та­ции, в которой, во-первых, упоминается имя Низами; во-вторых, очерчены биографические контуры жизни; в-треть­их, приводятся образцы переводов его лирики или «Хамсэ» (написание соответствует времени).

Положение мэтра русского востоковедения, глубоко вникшего в восточное мировосприятие через перевод Кора­на, позволяло Крымскому достаточно смело и объективно соот­носить с выдвинутыми критериями работы данные пер­во­источников. Так, заслугу Даулат-шаха он видел в одном из первых письменных упоминаний поэмы «Вис и Рамин», ибо, по мнению критика, несколько мистическое содержа­ние, отражённое в ней, противоречит личности Низами. Тут же автор задаётся вопросом о первоисточнике XV века, где выдвигаются несколько вариантов ответа о жизни поэта: в уставе ахиев или иных документах содержалась заметка-некролог; весть о кончине Низами была включена в мест­ную летопись, а затем недостаточно осведомлёнными фар­сид­скими хроникёрами зафиксирована в документах или нет? Сог­лас­но историческим источникам, Угурлу-хан III в 1826-м году караваном в 40 верблюдов вывез в Южный Азербайд­жан всю ханскую библиотеку. Если учесть, что груз одного вер­блюда составляет 500 книг, то количество исчисляется де­сятками тысяч экземпляров.

Крымский открыто наметил ещё одно направление для исследований, говоря о том, что «по­добных местных хроник в достаточном количестве. Их обнаружение и исследование приведёт к новым открытиям» (1,22). Видно, именно они повлияют впоследствии на окончательное мнение учёного о Родине и ментальности поэта, что открыто констатировал сам позже.

Отправной точкой в исследованиях учёного усматривается перспективность даже на первый взгляд в чём-то компелятивных сведений. Для него ведущей является идея, заключающаяся «в определении основополагающей роли литературного текста, наряду с информативным блоком, в изучении творческих особенностей и жизни автора» (3, 240).

Одной из причин скудости биографических сведений о Низами была бытующая у антологистов-стилистов мода на представление поэтов именно образцами их творчества, а не сведениями о жизни. По бытующему в те времена мнению, последние не прибавляли сла­вы и уважения им. Вторя жившим в XII-XV веках зна­токам творчества поэта, Крымский подводит черту под этим вопросом, утверждая об известности и востребованности Низами именно как автора «Хамсэ».

Далее автор отмечает: «Мы всё же остановим своё вни­мание на полу-десятке… источников XII-XV вв., кото­рые, правда, в биографию Низами почти ничего не вносят, но дают кое-какой материал для обрисовки отношения чи­таю­щей публики XII-XV вв. к Низами» (1, 24). К ним при­чис­ляет ряд имён: Ибн Биби, Раванди, Ауфи, Якут, Каз­вини, Мустоуфи, Джами. Анализируя их вклад в увеко­ве­чение памяти о поэте, Крымский старается найти общую тенденцию, а именно подчёркивает аппелирование в исследованиях и к произведениям поэта.

По нашим наблюдениям, «Крымский — тот учёный, которому удалось ещё в лихие 40-е наметить стратегическую направленность востоковедения  и низамиведения в частности» (3, 84).

Литература

1. Крымский А.Е. Низами и его современники. Баку, 1985.
2. Тагиева А.Т., Самедов С. С. Поэзия и Время. Гянджа, 2020.
3. Tağıyeva A.T. Nizami söhbətləri / elmi-publisistik məqalələr toplusu\.  Bakı, 2022.

7. АТЛАС ИННОВАТИВНОЙ ПАСПОРТИЗАЦИИ « ХАМСЕ».

Созданная азербайджанским поэтическим гением на все времена  серия произведений, объединённых в «Пятерице», является художественным полотном людских судеб, переживаний и отношений. При упоминании индивида в поэмах оживают образы властителей и полководцев, страдающих от любви юноши и девушки, людей мастеровых.

Но не только это. Одной из характерных штрихов художественного текста во всех образцах считаем  фигурирование имени Низами, «склоняемого» в различных содержательных аспектах, т.е. это и обращение, и умозаключение, и предостережение и реклама таланта. По приблизительным подсчётам соотношение подобных текстовых отрезков таково:  » Сокровищница тайн»- 37; » Хосров и Ширин»- 17; «Лейли и Меджнун»- 8; «Семь красавиц»- 7; «Искендернаме»- 4.

Кто же этот собеседник-невидимка? В отдельных статьях: «Ильяс ибн Юсиф — единомышленник Низами Гянджеви»,  «Особенности подтекста в «Хамсе»,  а также таблица «İlyas ibn Yusif və müəllifin virtual dialoqu /  Виртуальный  диалог Ильяса ибн Юсифа с автором» многоаспектно комментируется тезис о присутствии в подтексте «Пятерицы» реального лица. Вкратце скажем, что Ильяс есть воплощение внутреннего «я» автора, которое уравновешивает душевные поиски и сомнения поэта, мобилизует физическую и психическую стимуляцию единого творческого процесса. С целью иллюстративной конкретизации совокупности данных примеров и выполняемой  ими функциональной насыщенности «я» самого поэта и составлены приведённые пять таблиц.

Основываясь на том, что обычно таблица включает сведения о чём-то, расположенном по графам, данную тему постарались отразить по следующим критериям: цитата, статус, заметки. Разработанная в такой последовательности акцентируемая тема как нельзя полно и чётко определяет, во-первых, подстрочное содержание общения автора со своим «я»; во-вторых, демонстрирует статус, вернее, социальные  роли явного, но неощутимого собеседника; в-третьих, конкретизирует назначение неоднозначных обращений непосредственно к Низами; в-четвёртых, заметки с названиями глав и страниц намного облегчает поисковую задачу.

По поэтическому материалу «Пятерицы» в соответствии с задачами исследования уже составлены разновидные таблицы: итоговые, сводные и иллюстративные. Так, в статье «Многовекторность отношений между народами в поэме «Искендернаме»  сделана попытка описать единство «философской концепции автора относительно морально-интеллектуального и социального совершенства общества». Учитывая насыщенность статьи историческими сведениями тоже, с соавтором по специальности  посчитали необходимым составление ряда таблиц, например:  общая таблица «Народы в поэме», состоящая из 4-х граф (народы, предводители, страны, города) и дополнительная к ней сочетанная таблица. Она отражает следующие  блоки: I-самооценка или авторское описание; II-предводители о соперниках;  III-воинский дух. Это в таблице располагается по вертикали, а по горизонтали — следующие  графы:  русы, румы, страна, предводитель, комментарий. Специфичность иллюстративной подачи подобного историко-литературного материала в том, что, если начальные четыре графы зиждятся на текстовом материале, то исторический  комментарий аппелирует к точным документальным источникам.

Относительно изучения  вопросов о жанре произведения и роли притч в «Хосров и Ширине» можно выделить наличие в наших научных статьях небольших схем, акцентирующих многоаспектность изображённых перипетий людских судеб; распределительная таблица-указатель из 2-х граф: темы, главы.

Таблица «Виды трансформации художественных текстов», развёрнутая в одноимённой статье по проблеме неэффективности механического зазубрива-ния поэм и необходимости сознательного усвоения их вплоть до подтекстовых смыслов, подразделена на достаточно объёмные графы. Тексты-трансформеры  являются  результатом ряда обучающих приёмов: диалогизация (I), монологизация (II), лирическое обрамление (III), передача стиха в прозе (IV). Фактически вся совокупность бесед и рассказов из «Сокровищницы тайн» поддаётся видоизменению по данным критериям. Но в этом случае отметим, что беседы/сохбеты больше отвечают графам I, III, а рассказы /хекаяты- II, IV.

По логике исследования в связи с докторской диссертацией « Концепция человека Низами Гянджеви: национальные и общечеловеческие ценности» намечается дальнейшее структурирование  мультидисциплинарного содержания «Хамсе» в таблицах. Если отталкиваться от тезиса, что паспорт в качестве официального документа удостоверяет личность, то удостоверением кодифицированности и мультидисциплинарности «Пятерицы» Низами может  стать планируемый Атлас. Предполагается дальнейшая углублённая разработка таблиц по разным аспектам: гендерные отношения и культура ведения войн; отношение между поколениями и семейные ценности; критерии творчества и общения и т.д. Как видим, закономерные  наработки уже по 15-и таблицам станут  начальным подспорьем в комплектации  целостного атласа-путеводителя по « поэтическим проспектам, улицам, закоулкам таинственной «Хамсе». Именно глубина авторского мышления, сумевшего объять границы познания в своём веке, отвечает номинации « Низами всеконтинентальный» ( А.Т.).

Итогом такого изучения творческого наследия Низами явится Атлас « Инновативная  паспортизация «Хамсе», представляющий свод конкретных и разновидовых таблиц, схем, графиков. Отнюдь не лишним в наглядном подтверждении реальности существования традиционной поэтической школы Низами станет формирование статистической  демонстративной таблицы « Популярность «Хамсе» в разные периоды.  Рассчитываем  предоставить сведения в показателях его изданий в разные годы. Считаем также целесообразным распространение аналитичес-кого стиля, сочетающего литературоведческую информацию с иллюстративностью не только на текстовой материал, но и истоковедческие труды. Уже есть некоторый опыт: глава «Изучение Низами» из книги А. Е. Крымского  «Низами и его современники»  дана в единой таблице из 7 граф.   Это отражено в  изданном справочнике за 2021 год под названием « Из истории исследования жизни и творчества Низами». О преимуществах введения в научное повествование и наглядных графических и электронных форм изложения рассуждений отражается в наших выступлениях, статьях и книгах.