«Мы — сопутствующий ущерб»

В представлении Генпрокуратуры, которое мне показывает заместитель Венедиктова по коммуникациям Любовь Комарова, говорится, что причина блокировки в «информации, содержащей ложные сообщения об актах терроризма или иную недостоверную общественно значимую информацию, распространяемую под видом достоверных сообщений, которая создает угрозу причинения вреда жизни и (или) здоровью граждан». Это обвинение Венедиктов считает неприемлемым. «Потому что «Эхо Москвы» — это самое патриотичное радио, которое хочет, чтобы страна была процветающей. Обвинения в том, что мы экстремисты, а мои журналисты специально что-то нарушают — это оскорбительно», — говорит Венедиктов и обещает подать в гражданский суд за клевету на прокурора, который подписал предписание.

Курников приносит в гостевую доску, на которой мелом написано «Нет войне». На передаче «Статус» она стояла прямо в студии.

— А разве можно так? — удивляюсь я.

— Мы говорим «нет войне», вот и войны же нет. Значит, мы совпадаем тут с президентом, — смеется Венедиктов.

Разговор прерывает Комарова, сообщая Венедиктову, что ему звонит его друг и по совместительству главный редактор «Новой газеты» Дмитрий Муратов.

— Ой, а договоритесь, чтобы он завтра к нам в эфир вышел! — встревает Курников.

— А зачем он вам? — удивляется Венедиктов.

— Ну как! Он же нобелевский лауреат? Пускай скажет! — в один голос говорят Баблоян и Курников.

— А зачем вам в эфире нобелевский лауреат? У вас что, больше никого нет? — говорит Венедиктов, и все смеются.

«Слушай, у меня хорошая история! — говорит Венедиктов в трубку Муратову не просто радостно, а как-то даже кровожадно. — У меня все случилось, а ты следующий! Ты в режиме ожидания, а мне уже легче. Как будто меня стоматолог уже выпустил, а ты пойдешь завтра». Заканчивается разговор на классической для Венедиктова и вообще всей старой журналистской школы (конец которой мы, похоже, сейчас, увы, и наблюдаем) ноте: «Завтра у Горбачева день рождения… Если он не может, то мы вдвоем-то можем с тобой где-нибудь нажраться?»

Про утренний эфир Венедиктов Муратову так и не сказал, поэтому Баблоян и Курников уходят в кабинет Сергея Бунтмана думать о том, кого еще можно вывести с утра в эфир.

— Рад, что ты вошел в историю, проведя первый эфир после отключения? — спрашиваю Курникова.

— Я только Санчо Панса у Дон Кихота, — отвечает с улыбкой ведущий, намекая на авторитетность Шульман.

— Что вообще думаете про происходящее?

— Завтра эфир, — в один голос отвечают ведущие.

Баблоян рассказывает, что ее не покидает чувство, что их эфиры с Курниковым из-за приглашения на них советников президента Украины Владимира Зеленского и других украинских политиков и экспертов (ради полноты картины) «ускорили процесс». Они хвалят продюсера Дашу, которая только что «вылезла из кровати, чтобы заново собрать эфир».

Ведущая утреннего эфира надеется, что утром в эфир выйдет провластный политолог Алексей Чеснаков, ведь «Эхо» всегда старалось давать слово абсолютно всем сторонам всех конфликтов, выстраивая сбалансированную картину происходящего. Сам Венедиктов всегда это яростно подчеркивал, изо всех сил борясь с ярлыком «оппозиционного радио».

— Познеру надо позвонить! Кто может из таких гуру выйти к нам и сказать пару слов? Касьянов! — размышляет Курников вслух, а увидев мое удивление, продолжает. — Между прочим, его последний эфир набрал миллион просмотров.

Венедиктов уверен, что сначала заблокировали «Эхо Москвы» и «Дождь», а не «Медузу» (ее первой из множества СМИ в прошлом году признали «иноагентом» — эта мера по нынешним временам кажется детской. — «Новая»), потому что в представлении высшего руководства России она, как

— Видимо, наступает новый этап в спецоперации и нужно, чтобы внутри была единая позиция у российских медиа. Мы — часть пейзажа, а когда дует самум, он заносит все.

— Остальные СМИ скоро закроют? — осторожно интересуюсь я.

— Я же не генпрокурор Краснов, но есть три традиционных медиа [которые власти волнуют в первую очередь]: «Новая газета», «Дождь»* и «Эхо Москвы». Сегодня удар нанесен по нам, но вы следующие. У меня нет никаких сомнений.

— Хотя по алфавиту мы — последние! — вмешивается Курников.

В гостевую заглядывает заместитель Венедиктова Владимир Варфоломеев и с радостью говорит, что больше не надо «запикивать» нецензурные выражения, ведь на YouTube такой обязанности у производителей контента нет. Заходит поздороваться и журналистка Лиза Аникина, которую Венедиктов притворно строго спрашивает: «Ты-то че приперлась?»

— Да не знаю. Вот мимо шла, увидела огонек в окошке и решила зайти, — с иронией отвечает та и исчезает.

— Что все-таки с Путиным произошло? — задаю я Венедиктову главный вопрос, интересующих сейчас многих.

— Я президента не узнаю. Все мое общение с ним на протяжении 25 лет говорило о нем как о человеке чрезвычайно осторожном, чрезвычайно скрупулезном, чрезвычайно внимательном и крайне расчетливом. Я с ним не общался год, и, на мой взгляд, сейчас он невнимательный, неосторожный, нерасчетливый и нескрупулезный, — отвечает Венедиктов.

— Но что именно случилось!

— Это к шаманам, точно не ко мне. Надо мной многие смеялись, когда я говорил, что Путин — человек очень тонкокожий, тяжело реагирующий на личные оскорбления и то, что он считает несправедливостью и предательством.

Даже когда его детище отключили от эфира, Венедиктов все равно вспоминает о своем любимом электронном голосовании, за которое его прокляли сторонники Навального и многие другие оппозиционеры.

— Сейчас все еще не думаете, что не надо было им заниматься? Вас ведь так ругали.

— Надо. Они не понимают, что оно будет все равно, что это уже не будущее, а настоящее. Я их опасения не разделяю, но понимаю. Люди боятся, что их обманут — не то вколят [под видом вакцины], что их голоса не так посчитают. Электронное голосование — это историческая вещь, это как карточка с чипом (которые, кстати, перестали работать прямо во время нашего разговора. — И. А.), к которой все уже привыкли, а пять лет назад это было «с ума сойти». Надо быть первым, надо прокладывать лыжню. Какой смысл идти вторым?

— Вышло так, что многие либералы вас прокляли, а Путин вас закрыл.

— Это как с Google и «Газпромом»! Приведу пример: президентская кампания Собчак закончилась, а табличка на доме Немцова осталась. Тут то же самое. Я написал одному члену Совбеза, отвечая на его недоумение: «Данте помнишь? «Здесь нужно, чтоб душа была тверда, здесь страх не должен подавать совета». Это из «Песни ада», потому что в раю такие максимы не нужны. Пусть тебя критикуют и ненавидят, но зачем подстраиваться под толпу и завоевывать ее любовь? Это могут делать все, а зачем быть как все? Это же неинтересно.

— Надо же, Алексей Алексеевич, вам отключили эфир, все грустно, а огонь в глазах все равно загорается на теме электронного голосования.

— Так у меня еще следующий «Дилетант» про маленькую победоносную Русско-японскую войну. Конечно, у меня огонь в глазах! Жизнь на этом не закончилась,

Ближе к полуночи в комнату заходит ночной ведущий этих суток Владимир Ильинский.

— Вова, привет! — весело говорит Венедиктов. — Нас отключили! Чего ты пришел?

— Меня предупредили…

— Черт, не удалось разыграть, — расстраивается Венедиктов. — Вот Вова Ильинский пришел, сел перед микрофоном, и ему все равно, какая платформа: YouTube, приложение, передатчик, эсэмэски. Главное — дойти до своего слушателя, они его ждут. Вот и все. Моя задача эти платформы организовывать.

Комарова объявляет, что в России больше не работает Apple Pay.

— По-моему, на Западе уже перегибают, — не выдерживаю я.

— Коварные пиндосы, — шутит замглавреда.

— Они бьют по гражданам, чтобы вызвать возмущение, — говорит Венедиктов.

— Но граждане выйдут за Путина, потому что им не Путин заблокировал Apple Pay, а логическую связь увидит далеко не каждый, — спорю я.

Курникову уже через шесть часов надо быть снова в редакции, поэтому он собирается домой, и на прощание мы чокаемся втроем.

— Как мы с вопросом Путина (на пресс-конференции в декабре. — «Новая») угадали!

— Нужна была его эмоция, потому что от него все отскакивает, как от тефлонового, — соглашается со своим сотрудником Венедиктов.

После полуночи все в редакции начинают обсуждать сначала потенциальное объявление военного положения, а потом и возможный обыск. В редакции «Дождя», который был заблокирован одновременно с «Эхом Москвы», поздно вечером никого уже не было именно из этих соображений (утром стало известно, что несколько ведущих телеканала уже покинули страну, но в 20:00 канал пообещал возобновить вещание). «В представлении же написано про заведомо ложные измышления, а это обвинение в уголовном преступлении корпорации. Вы думаете, чего я тут сижу до сих пор?» — говорит Венедиктов и просит Комарову подготовить для остающихся в редакции сотрудников инструкцию на случай появления силовиков.

Венедиктов рассказывает, что накануне его жене и сыну, а также главному редактору «Дождя» Тихону Дзядко и ведущей канала Екатерине Котрикадзе приходили сообщения от недоброжелателей. Он показывает СМС, которое пришло его служащему в армии сыну: «Доброго времени суток. Вас беспокоит слуга лидера Чеченской республики Рамзана Ахматовича Кадырова. Просим вас отнестись с пониманием к сложившейся ситуации и передать вашему отцу Алексею, чтобы не вмешивался в происходящее, иначе будем вынуждены принять соответствующие меры».

Ближе к часу ночи мы, наконец, расходимся по домам, но я вспоминаю, что забыл задать один важный вопрос о том, почему в начале марта в редакции все еще стоит новогодняя елка.

— Почему вы до сих пор ее не убрали? — спрашиваю я у ведущей Ольги Бычковой.

— Довоенная, — подумав, отвечает она. — Напоминает теперь о другой жизни.

* Телеканал «Дождь» был включен Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов.