Время в Баку - 15:55

САМОЕ ЧИТАЕМОЕ

ГЕЙДАР АЛИЕВ О СЕБЕ


Гасан Ширинов

Творчество авторов членов группы «ЛИДЕР»

отрывок из книги «Великие личности тюркского мира»

 

 (Общенациональный лидер

Гейдар Алиев о вехах своей жизни)

 

«Я родился в 1923 году в Нахчыване. Отца моего звали Алирзой, а мать – Иззят ханум. Наша семья жила бедно. Я – четвертый из восьми братьев. У меня два старших брата и одна старшая сестра, двое младших братьев и две младшие сестры. Отец работал железнодорожником. 1923 год выдался тяжелым для Азербайджана и, в частности, для Нахчывана. В стране устанавливался советский режим. Мой отец не занимался политикой и, будучи, не шибко грамотным человеком, ничего не знал о большевиках и других политических формациях. Он был всецело поглощен хлопотами о содержании семьи. В ту пору было шестилетнее начальное образование. Два моих старших брата получили начальное и среднее образование в Нахчыване, а по окончании — отправились в Баку поступать в университет. В Нахчыване мало кто умел читать-писать. Большинство молодых людей работали, так и не получив начального образования. Тяжелое материальное положение вынуждало их работать. Да и школ-то в Нахчыване, можно сказать, не было. Родители не столько стремились дать образование детям, сколько трудоустроить их. Старшие братья хотели, чтобы я, как и они, получил высшее образование. Отец уступил их настойчивым уговорам, и я поступил в шестилетку.

В Советском Союзе среднее образование было десятилетним. Сюда относились и лицеи. В 1939 году я окончил среднюю школу. Тогда отец сказал мне: «Гейдар, ты получил желаемое образование, сам видишь наше положение, иди работать». Я не хотел прекословить отцу, идти против его воли, но мое сердце было объято желанием поехать в Баку, в город, который я никогда ранее не видел, и поступить там в университет. Выпускники средних школ в Нахчыване могли преподавать в сельских школах, отец мне это и посоветовал.  Он хотел, чтобы мой заработок помог содержанию семьи. Я же мечтал получить высшее образование. На выручку пришли старшие братья из Баку. Я писал им о своем желании учиться в Баку. В ответ братья попросили приехать в Баку. Отец стоял на своем. Но примечательно, что мама воспротивилась отцу, и поддержала меня. Братья и мама настаивали, и в итоге отец уступил, согласившись на мой отъезд. Ехать в Баку было непросто. В ту пору из Нахчывана в Баку не курсировали поезда и иные транспортные средства. Они следовали из Еревана и Тбилиси. Отец занял денег у близких друзей и собрал меня в путь. Пришла пора прощаться. Мать шептала мне вослед молитвы. Скажи им кто тогда, что спустя некоторое время я вернусь в родной Нахчыван и стану председателем Верховного Совета, они бы ни за что не поверили.

…Через четыре дня я добрался до Баку. Впервые я покинул Нахчыван, это был мой первый подобный опыт в жизни. Приехав в Баку, по указанному мне адресу я нашел дом, в котором жили мои братья. Они сразу же записали меня в университет. Я думал только об одном: буду архитектором! Я решил учиться на архитектурном факультете Бакинского Университета. Кроме того, у меня были способности к живописи. Картины и другие мои работы, созданные в студенческие годы, в то время выставлялись в галереях и были встречены с одобрением. Где они сейчас мне неизвестно.

…Незнание русского языка затрудняло мою учебу на архитектурном факультете. Любовь к архитектуре подвигла меня к изучению русского языка.В то время в средней школе мы читали и постигали творчество турецких писателей, литераторов. Особое место в этой плеяде занимали Намик Кямал, Кёкалп, Тофик Фикрет, ЯхьяКямал и Рашад Нури. Я прочел и проникся многими их произведениями. Особенно мне нравилось творчество поэта Тофика Фикрета. Я изучал архитектуру и вместе с тем занимался живописью и увлекался литературой.

…В 1943 году удача изменила гитлеровским нацистским войскам и после поражения в Сталинградской битве они начали отступать. Тогда меня приняли на работу в НКВД (тогдашнее название КГБ). Мне никто не помогал с получением этой должности. Причины мне неизвестны, но меня выбрали в Тайную полицию.

… Я состоял в рядах  НКВД Азербайджана. В КГБ я проработал без малого 30 лет. Хочу сделать ремарку для объяснения состояния многих из тех, кто непременно впадет в него, заслышав имя Алиева: о КГБ бытуют расхожие мнения как в Азербайджане и СССР, так и во всем мире. Как известно, о КГБ написаны тысячи книг, мемуаров и исследовательских работ, особенно, на Западе. Отмечу, что нет ни одной страны в мире, в которой не было бы органа секретной службы. Даже только обретшие независимость страны Африки и Азии создают свои, поначалу небольшие, секретные службы. Потому что в наше время ни одно государство не сможет существовать без секретной службы.

…Я работал в КГБ с честью и достоинством. За время работы ни разу не предал свою нацию. Моя совесть чиста. Я достиг наивысшего чина в КГБ — звания генерала КГБ. Я учился в спецшколах и на курсах в Москве и Санкт-Петербурге, взрастивших лучшее поколение Компартии бывшего Советского Союза. Ни один тюрок кроме меня не достиг таких высот в Советском Союзе. КГБ был регулятором и тайной армией коммунистического режима. Разве не красноречиво свидетельствуют об этом щит и меч, запечатленные на символике этого органа?! То есть борись мечом,насаждай коммунизм в мире, а щитом защищай свою коммунистическую Родину!

…Это было в начале 1969 года. Я работал в своем кабинете в здании КГБ в Баку,как вдруг раздался телефонный звонок. Звонил мой высокопоставленный московский друг Абдулла Ибрагимов. «Гейдар, ты единственный кандидат в Москве на пост первого секретаря Компартии Азербайджана!» — сказал он.

Я растерялся. Это была неожиданная новость. «Это невозможно. Не думаю, что выдвинули мою кандидатуру. Почему же мне об этом ничего неизвестно?», — ответил я. Но друг стоял на своем. «Гейдар, готовься к этому», — произнес он и повесил трубку. Прошло два или три дня, и тут личный секретарь Брежнева попросил меня срочно приехать в Москву, поскольку генсек Компартии Советского Союза хотел встретиться со мной. В Кремле я направился в кабинет Брежнева. Брежнев радушно встретил меня. Между нами состоялся такой диалог:

— Товарищ Алиев, мы решили назначить вас на должность первого секретаря ЦК КП Азербайджана.

— Для меня это очень почетно, товарищ Брежнев, но я отказываюсь от этой должности,- ответил я.

Брежнев удивился:

— Как так, не хотите? Почему? Мы поручаем вам важное дело, и вы согласитесь.

— Нелегко быть первым секретарем ЦК КП Азербайджана, потому и не хочу.

Но моя настойчивость не возымела действия. Брежнев, по-видимому, давно принял решение. В Политбюро уже была обсуждена и утверждена моя кандидатура.Несмотря на то, что на повестке значились имена многих кандидатов, они сошлись во мнении о том, что в сложившейся обстановке подходит только кандидатура Алиева. Мое преимущество состояло в том, что я работал в КГБ, имел безупречное личное дело, завоевал доверие и, несмотря на должность председателя КГБ, был любим азербайджанцами. Сказать по правде, я так расценивал это.

…Быть первым секретарем Компартии Азербайджана значило быть полновластным руководителем республики. Мое избрание вызвало большой резонанс в Азербайджане и во всем СССР. Твердая уверенность в нахождении возможности еще лучшего служения родному народу и нации дарила мне наивысшую радость. Это убеждение и мечта до сих пор неизменно претворялись в жизнь.

… То были самые блистательные годы лидерства Компартии в нашей стране. Порой, окончив работу глубокой ночью, я не шел домой, а до самого утра думал и строил планы о том, как улучшить благосостояние республики. Я был азербайджанцем, тюрком. Наряду с сохранением баланса взаимоотношений с коммунистическим режимом, я думал о том, как направить возможности, представившиеся мне по должности, во благо моего родного народа, сделать что-то полезное для него. Для этого нужны были две составляющие: успешное руководство Компартией Азербайджана и постепенное укрепление моего авторитета и силы. На мой взгляд, я смог воплотить в себе два этих качества и отразить их в своей политической деятельности…

На протяжении всей своей политической жизни я вел борьбу с коррупцией. Я всегда испытывал ненависть ко взяточничеству. Своей деятельностью на этой ниве я снискал еще большее признание и любовь азербайджанского народа. Меня очень уважали на Кавказе, в том числе в Грузии и, как ни парадоксально, в Армении. В партийных рядах и прессе говорили о том, что «Алиев — партийный руководитель нового стиля». Советская пресса одобрительно писала о прорывах в развитии Азербайджана, неоспоримом развитии в области культуры. Я завоевал известность передового и современного партийного лидера…

За 14 лет руководства я и сплотившиеся вокруг меня партийные товарищи сделали многое для Азербайджана. Посетив Баку и другие крупные города Азербайджана, можно увидеть заводы, фабрики, дворцы культуры, величественные гостиницы, институты, средние школы и детские сады. Большинство этих зданий были построены в тот период. Обратившись по поводу этих построек к любому азербайджанцу, вы услышите в ответ: «Они были возведены во времена Алиева».

Избрание тюрка в члены Политбюро было невиданным доселе событием в истории СССР. Никогда еще тюрок-азербайджанец не избирался в члены Политбюро, являющееся единственным централизованным органом законодательной власти в империи. Только подумайте: численность членов Компартии СССР достигала по стране 22 миллионов. Насчитывался 21 член Политбюро, а кандидатов было 5-6 человек. И я был одним из них.

…На протяжении многих лет в Политбюро с Кавказа избирались грузины. Сталин, Орджоникидзе были грузинами. Глава Компартии Грузии Эдуард Шеварнадзелишь после моего отстранения, при содействии и активном участии Горбачева был избран сначала кандидатом, а затем и членом Политбюро. До меня должности в Политбюро занимали и армяне. Армянин Анастас Микоян играл важную роль в судьбе СССР при Сталине и Хрущеве. Оказав содействие Брежневу в смещении Хрущева, он был отправлен на пенсию по возрасту. Армянские и грузинские лидеры опасались, что Азербайджан пойдет выше и дальше их. Потому что быть кандидатом, по сути, означало членство в Политбюро. Позвони я, воспользовавшись этой привилегией, какому-нибудь из пятидесяти министров в Совете Министров СССР, для них считалось бы приказом совершение той или иной значимой для Азербайджана работы. Я часто пользовался этим во имя развития Азербайджана. Потому что советское правление не предусматривало особого финансирования тюркских и мусульманских республик, средств выделялось мало. Они скупились на финансирование работ по укреплению экономического и политического потенциала республик, фабрично-заводского пошива и прочих дел. Устранить подобное отношение, ставшее на протяжении 70 лет политикой советского руководства, было не так-то просто. Было невозможно проделать большую работу, поскольку и средства, и технологии предоставлялись из Москвы. Используя свое положение, я сумел изменить этот закон. В ту пору, когда я был кандидатом и членом Политбюро, в Азербайджанской Республике значительно усилились тенденции развития. Наша страна стала более узнаваемой во всем мире. В Турции прекрасно знали об Азербайджане, однако эта тюркская страна не была столь открыта нам. Барьеры были сняты благодаря моим усилиям. Из-за рубежа в Азербайджан стали приезжать туристы, ученые, художники, политики, премьер-министры и министры. По мере узнаваемости нашей страны возрастал и ее авторитет.

…В ноябре 1982 года после продолжительной болезни скончался Брежнев. Неоспоримым кандидатом на его место был Юрий Андропов, снискавший себе непререкаемый авторитет в партийных рядах высоким интеллектом и прекрасным владением тремя иностранными языками, включая английский. Он был очень честным человеком. Его заклятыми врагами было взяточничество и государственные деятели-коррупционеры. На заседании Политбюро Андропова, являвшегося председателем КГБ, единогласно избрали главой СССР. Близкие отношения и взаимное уважение сложились между нами в 1965 году. Нас познакомили на одном из заседаний в 1965 году. Это произошло за пару лет до его прихода к руководству в КГБ. Он был очень умным, интеллектуально развитым и порядочным человеком, любил действовать молниеносно и жестко. Ключевым моментом в наших взаимоотношениях было уважение и взаимопонимание. После похорон Брежнева мы встретились с ним с глазу на глаз. «Ты мне нужен, я хочу, чтобы ты остался в Москве навсегда», — сказал он тогда. Но я возразил ему, как и в свое время Брежневу. Расставание с Азербайджаном… Покинуть любимый край… Это было для меня невыносимым горем.

Тогда Андропов, ухмыльнувшись, произнес:  «Тебе уже тесно в Азербайджане». Я вновь возразил, на что он обеспокоенно и серьезно повторил:

— Ты нужен всему СССР. Ты избрал меня в Политбюро, а теперь собираешься уйти и не хочешь помочь.

Андропов знал о моих заслугах в его приходе к руководству и не желал расставаться со мной. Он хотел, чтобы друзья и все те, кто помог ему когда-то, были рядом, хотел идти с ними рука об руку. Андропов мастерски примечал людей. Спустя десять дней после того разговора я был единогласно избран членом Политбюро. Это было очень крупное событие и для СССР, и для тюркско-исламского, и для всего мира, в целом… Вслед за этим произошло еще одно событие: я стал первым заместителем председателя Совета Министров СССР. Мне пришлось переехать в Москву. Несмотря на все мои продвижения, при мысли о разлуке с Азербайджаном щемило сердце. Эта боль не покидала меня и в Москве. При том, что Азербайджан был под моей рукой.

Андропов пребывал у власти лишь год. Такого было веление рока. Как бы сложилась судьба советской империи, останься он в живых? Трудно ответить на этот вопрос. Порой ответ таится в самом вопросе, а порой вопрос так и остается вопросом.У Андропова были определенные планы и целый ряд проектов относительно СССР, с которыми он поделился со мной и некоторыми его близкими друзьями. Возможно, он готовил себя к советскому руководству с 1960-х годов, еще в бытность послом в Венгрии. В ходе длительного председательства в КГБ он многое перенял у западных стран, приобрел большой опыт. Он задумывал крупные нововведения, собирался изменить СССР.Первоочередными его целями было искоренение старых порядков, взяточничества и алкоголизма. Задуманные реформы он собирался претворять в жизнь разумно, не спеша. На одной из наших встреч Андропов сказал: «Распад СССР, крах империи дорого обойдутся истории». Почечная недостаточность не позволила ему долго руководить. На должность генсека Компартии СССР был избран секретарь и приближенный Брежнева — Константин Черненко. Однако Черненко болел, был в годах и страдал склерозом. Спустя год он, как и Андропов, покинул этот мир. За год мы намучились с ним. Моя позиция осталась неизменной и при Черненко. Я продолжал интересоваться Азербайджаном и отдавал поручения полномочным лицам по вопросам новых капиталовложений для моей страны.

… Я был среди тех, кто в ходе голосования в Политбюро отдал свой голос за избрание Горбачева на пост генерального секретаря вместо Черненко. В то время он еще не раскрыл свою личину. Между собой мы говорили о нем: «Он молодой, динамичный, справится». Полагаю, он мог бы стать последователем и воплотителем реформаторских проектов Андропова. Увы, понадобилось не так много времени, чтобы проявилось истинное лицо Горбачева. Твердя о демократии, перестройке и гласности, он походил на двуликого Януса. Чтобы убедить Запад, он позиционировал себя великим демократом, а по сути, был диктатором. Как и Сталин. Но Горбачев неумело дублировал Сталина. Одной из выраженных его черт было враждебное отношение к тюркско-мусульманскому миру. Он проводил лицемерную политику в отношении тюркских республик. На заседаниях Политбюро я ощущал его ненависть ко мне. Горбачев видел, что большинство членов Политбюро были русскими и славянами, и никак не мог воспринять, что я, будучи тюрком, имею весомое слово в руководстве СССР. До избрания генеральным секретарем Горбачев часто приглашал меня в свой особняк на Черноморском побережье. Мы с моей покойной супругой Зарифой частенько гостили у него. Его жена Раиса была отдельной историей.На одном из банкетов супруга сказала мне: «Гейдар, Горбачев не искренен. Обрати на это внимание. В следующий раз не примем приглашения». Она раньше меня разглядела подлинное нутро Горбачева. Женщины, как известно, дальновидны, метко все подмечают. После того, как он прибрал к рукам бразды власти, я, безусловно, был для него препятствием в реализации плана «передислокации населения» и расистской политики против тюрок-мусульман. Истинная причина нашей вражды крылась именно в этом. А теперь объясню подлинную подоплеку «передислокации населения» — плана  демографического уничтожения. Этот план зиждился на идее  размещения тюрок из тюркских республик, мусульман в славянских республиках в Западной России, и расселении вместо них, на их исконных землях — русских, украинцев и представителей других христианских национальностей. К этому прибавились бы экономические санкции Кремля, и таким образом, тюркско-мусульманское население, вынужденно переселенное в славянские республики, в скором времени растворилось бы как намокший хлеб. Я узнал об этом плане посредством своих друзей в КГБ и заявил, что все это обернется нежелательными последствиями для Горбачева. Ссылки в Сибирь, устроенные Сталиным в отношении крымских татар, чеченцев и ингушей, якобы ввиду их пособничества немцам во время войны, были более тонким, завуалированным и всеобъемлющим планом. Мы с Горбачевым уже достаточно узнали друг друга. Первый спор между нами возник из-за Казахстана. Первый секретарь ЦК КП Казахстана Динмухамед Кунаев был старым руководящим кадром. На одном из заседаний Политбюро Горбачев заявил о желании сместить Кунаева с должности, оправдав свое решение преклонным возрастом Кунаева — ему было 76 лет. Едва он завершил свое выступление, как я поднял руку и взял слово. Обстановка на заседании Политбюро накалилась.

«Почему вы хотите снять Кунаева? Кого и на каком основании назначите на его место?»

«Я намерен назначить на его пост Геннадия Колбина», — ответил Горбачев.

«Почему у власти в Казахстане — тюркской республике должен быть русский? Во главе казахов должен стоять казах. Когда-нибудь у русских был предводитель-тюрок? Кунаев стоит во главе Казахстана на протяжении 22 лет. Я хорошо знаю вашего кандидата Колбина, это некомпетентный, неумелый кадр».

Горбачев рассвирепел. Но я был настроен решительно и стоял на своем. Я предложил, в случае отставки Кунаева, назначить на его место Нурсултана Назарбаева. Горбачев и его сторонники в Политбюро не одобрили мое предложение. После словесной перепалки между нами Колбин был назначен первым секретарем ЦК Компартии Казахстана. Спустя пару дней после этого назначения студенты выступили в Алма-Ате с протестом по поводу назначения главой республики Колбина. Вслед за этим последовала народная забастовка. Выступив на страницах «Правды» и по телевидению, Горбачев обвинил казахов в национализме и посетовал на опасность исламизма. Он очень стремился добиться публикации своих выступлений в западной прессе. Он был неразумным и нерасторопным человеком. На самом деле он понимал, что этот вариант ему не подходит. Все это проистекало из его политики русского шовинизма и низменных, каверзных чувств человека, сеявшего межнациональную рознь с целью выгадать время и переманить на свою сторону западный мир. Впервые после того случая я, не найдя поддержки в Политбюро, остался в одиночестве. Все члены подчинились желанию генсека. Даже Шеварднадзе, несмотря на нашу давнишнюю дружбу, не вступился за меня. В соответствии с подготовленным Горбачевым календарем тюрко-мусульманской вражды, в 1987 году настал черед Азербайджана. Горбачев хотел посеять смуту в Азербайджане и при участии КГБ полностью лишить его суверенитета, автономии,  поставив с управленческой точки зрения в зависимое от Москвы положение.

На этот раз между нами разгорелся острый спор. Я был вне себя. «Вы поступаете неправильно,я не допущу смуту в Азербайджане», — громко возмутился я. Не теряя выдержки, Горбачев в приказном тоне заявил мне: «А вы не вмешивайтесь в дела Азербайджана». «Что вы хотите этим сказать, я — азербайджанец!» — заявил я, гневно подскочил с места и направился к нему. Тут меня вывели под руки из зала, где проходило заседание Политбюро. Я негодовал и был крайне раздражен.

В 1982 году, после избрания в Политбюро, я оставил вместо себя секретарем ЦК КП Азербайджана Кямрана Багирова. Он был из моей команды, но человеком был слабовольным. Горбачев с Лигачевым отдавали ему приказы по телефону и всячески манипулировали им. Они были крайне обеспокоены пробуждением национального самосознания  азербайджанского народа. Впоследствии они попытались утопить в крови национально-освободительное движение. Я тоже не терял времени, звонил Кямрану и говорил ему, как надо поступить и что делать. Горбачев был крайне разгневан этим. Я стал преградой между ними и Азербайджаном. Только представьте — Кямран Багиров приезжал в Москву и, не повидав меня, возвращался. Как-то я спросил его, почему он не приходит и даже не звонит. «Боюсь», — коротко произнес он. Оказывается, телефонные звонки прослушивались. «Разве я враг? Почему они не хотят, чтобы мы общались?» После моих настойчивых вопросов, он обронил такую фразу: «Горбачев велел: «Не встречайся с Алиевым»».

Такие, как Багиров, из страха перед Москвкой, стали марионеткой в руках Горбачева. Вопреки моим попыткам направить их в русло служения во благо нашей нации, они, проникшись честолюбием, одержимые любовью к занимаемому креслу и страстью по должностям, вступили на путь предательства. Дошло до того, что когда я хотел вернуться в Азербайджан, меня не пустили на Родину. В ходе очередного спора с Горбачевым, он заявил мне: «Я больше не смогу с вами работать». На что я тоже выразил свое нежелание работать с ним. 25 октября 1987 года я подал заявление об уходе из Политбюро, в которое впервые был избран тюрок.

В истории СССР выход из состава Политбюро значил утрату окружения и разжалование в рядового гражданина. Мои нервы были расшатаны, я очень устал. Я заболел. Месяцами лежал в больнице и дома. Неужели Алиеву уготована судьба пенсионера, заточенного в четырех стенах? У меня были сын и дочь. Ранее умерла моя супруга. Ее смерть надломила меня. Мой сын Ильхам Алиев окончил МГИМО и, защитившись, стал дипломатом. Но поскольку он был сыном Гейдара Алиева, а Гейдар Алиев покинул Политбюро, ему не давали работу. Хотя когда он учился, профессора и преподаватели, словно бабочки, вились над ним. Моя дочь была арабистом. Ее тоже уволили. Она так и не нашла работу и осталась присматривать дома за тремя детьми. Домработницы тоже разбежались. Моей дочери приходилось и готовить, и ходить за продуктами.

…Спустя 15 дней после моей отставки возник карабахский вопрос. Ближайший соратник Горбачева — его советник по экономическим вопросам профессор Аганбекян, являющийся по национальности армянином, сказал на пресс-конференции в Париже, что «Нагорный Карабах должен быть передан Армении», и навел на эту мысль Горбачева. Ведомая Москвой Карабахская операция начала осуществляться спустя 15 дней после моего ухода из Политбюро. Значит, этот план был заранее подготовлен, просто я был серьезным препятствием на пути его осуществления. Я собирался переговорить с Горбачевым, а если не получится, то с Лигачевым, Виктором Чебриковым, главой КГБ и членом Политбюро Крючковым. «У меня на руках документальные свидетельства, что Карабах — исконно азербайджанская земля», — говорил я. Но они заявили в ответ: «Мы сами решим проблему, связанную с армяно-азербайджанским конфликтом в Карабахе». Я решил действовать. Созвал иностранных журналистов в Москве, провел пресс-конференцию, на которой возложил всю вину на Горбачева и Центральный комитет Компартии СССР. После этого Горбачев тут же велел председателю КГБ Крючкову вести за мной слежку. Комитет государственной безопасности, в котором я проработал без малого 30 лет, устроил слежку за мной, как за лицом, выступающим против государственных устоев. Цель состояла в том, чтобы устранить меня путем провокации и добиться прекращения моего противодействия. События развивались стремительно, и в январе 1990 года в Баку произошла спланированная Москвой кровавая резня. Русская армия пролила кровь азербайджанцев. Я был приглашен на митинг, организованный азербайджанцами в Москве, и сказал буквально следующее: «Горбачев совершил предательское нападение на Азербайджан и наш народ. Ответственными за эту резню являются Горбачев и его подручные в Баку — Везиров и Муталлибов. Их руки обагрены кровью азербайджанцев». После митинга сотрудники КГБ окружили меня, но все же испугались разъяренной толпы и возможного столкновения. СССР уже не был тем, что прежде. На пресс-конференции после митинга я повторил свои слова в еще более категоричной форме. Вечером мне позвонили почти все члены Политбюро. «Ты что делаешь?» — кричали они. Я сказал им: «Вы — убийцы!» В полночь мне позвонил председатель КГБ Крючков. Очевидно, по поручению Горбачева он принялся угрожать мне. Крючков требовал от меня отчета. Едва он начал угрожать, как я прервал его на полуслове: «Послушай, Крючков!» Однажды вас с Горбачевым не станет. Вы совершили большое предательство по отношению к азербайджанскому народу! Возмездие настигнет вас!»

Крючков не ожидал от меня такого отпора. Я со злостью бросил трубку. И вот как все сложилось. Ныне Горбачев — бывший руководитель страны, а его ближайший соратник Крючков арестован по обвинению в государственном перевороте. Крючкова я знал много лет, еще с той поры, когда он был на низких чинах в КГБ…

С тех пор прошло много времени. И теперь меня запугивали, используя Аяза Муталлибова, избранного на пост первого секретаря Компартии Азербайджана. После плясавшего под дудку Москвы Багирова и предателя Везирова, руководство Компартией Азербайджана было доверено Аязу Муталлибову. В то время я хотел вернуться в Азербайджан. Это был бы тяжкий удар как для Москвы, так и для Муталлибова. Из квартиры, предоставляемой членам Политбюро, мы перебрались в небольшое жилье. Муталлибов прислал мне весть о том, что, дескать, мой приезд может спровоцировать большие волнения в Азербайджане.

…Когда сотрудница центрального телефонного узла сказала, что звонят из Стамбула, первое, что мелькнуло у меня в голове: «это агент КГБ». Но оказалось, что и вправду звонят из Стамбула. Звонил Аджар Ханбабаев. «Что ты делаешь в Стамбуле?» — поинтересовался я. «У меня здесь особое поручение. Наши турецкие братья опасаются за вашу жизнь. Они хотели услышать ваш голос».

Затем я переговорил с этими людьми. Они были корреспондентами стамбульской газеты «Азер», главами Общества культуры Азербайджана. Поскольку КГБ установил прослушку на мой телефон, этот разговор был записан.

Аждар вернулся из Стамбула в Баку. Он и другие друзья самоотверженно трудились ради меня. Я решил вернуться в Азербайджан. Это был май 1990 года. Едва я купил билет на самолет, как мне позвонили из Центрального комитета Компартии СССР. Звонивший сказал, что знает о моем намерении ехать в Азербайджан. «Значит, вы прослушиваете мой телефон», — разозлился я. Запугивания продолжались. И опять посредством Аяза Муталлибова. Я попросил моего брата в Баку встретить нас в аэропорту. Узнав об этом, Аждар тут же связался со мной и сказал, что встретит меня в бакинском аэропорту.Я не хотел этого, но он был неумолим. Той же ночью Аждара застрелили в машине. Это было дело рук КГБ Азербайджана. Тем самым мне дали понять, какая участь постигнет меня по возвращении.

…Я пробыл у брата два дня. Стоило мне выйти из дома, как бакинцы тут же обступали меня. В Баку у меня нет своей квартиры, да и не было никогда. Квартира, в которой я жил, принадлежала государству. Я собираюсь отремонтировать отцовский дом в Нахчыване и обосноваться там… Впрочем, вернемся к нашему повествованию. Когда я шел по улицам, меня обступали тысячи людей и выражали свое почтение. Они обнимали и целовали меня, некоторые, расчувствовавшись, плакали…

…Поскольку нахчыванцы видели меня по пути, новость о том, что «Алиев здесь» вмиг разлетелась окрест. Члены комитета, избранные горожанами той же ночью, пришли ко мне и сказали, что на площади Ленина, впоследствии названной Площадью Свободы, собрались 80 тысяч человек и требуют моего прихода. «Организована встреча с вами», — выкрикивали из толпы. От здания Верховного Совета, где мы сейчас находимся, до трибуны, хотите, верьте, хотите – нет, я шел сквозь толпу по узкому коридору, в течение часа пробиваемому полицией. Хотя там от силы 100-метровое расстояние. Люди из толпы останавливали меня, обнимали и целовали, жали мне руки.

Вскоре меня избрали депутатом в Нахчыване. И я беспрепятственно прибыл в Баку, куда меня так не хотел пускать Муталлибов. На первом же выступлении в Милли Меджлисе я открыто заявил Муталлибову и его приспешникам то, что думал. Я потребовал отдать по суд Муталлибова и Везирова, заявил, что они совершили преступление против своей нации и повинны перед народом Азербайджана. Все тут же повскакивали с мест и, жестикулируя, принялись что-то выкрикивать в мой адрес. Я продолжил свое выступление, завершив его фразой: «Коммунистическая партия и СССР должны распасться».

…Значительную часть своей жизни – 50 лет я посвятил партии. Мне обидно и больно за годы, которые я потерял, служа советскому государству. Я состоял в партии с 1943 года. Теперь я сожалею об этом. СССР был обречен на крах и распад, поскольку был искусственно созданным государством. Путь, избранный ЦК Компартии СССР, был неверным.

… Я очень искренний человек. Таков мой характер. С юных лет я истово поверил в СССР и коммунизм. Я проникся этим чувством. Как говорят на Западе, я был фанатично предан марксизму-ленинизму. Я родился и вырос в период социалистической революции и не знал иной политической системы, идеологии. СССР, Азербайджан были закрыты для внешнего мира. Став первым секретарем ЦК КП Азербайджана, я начал более широко мыслить и рассматривать марксизм-ленинизм с  разных точек зрения. За время работы в КГБ мне многое довелось повидать.С самого первого дня я был свидетелем однобокой политики Москвы, призванной держать в неволе тюркские народы. Внутренне я противился этому, но не имел возможности выразить это открыто. Открытое противостояние, конфронтация с Москвой в бытность первым секретарем ЦК Компартии Азербайджана были попросту невозможны. Тогда Москва применила бы имперскую политику. Выступи я против них открыто, это не возымело бы действия, и Алиев, подобно другим секретарям, был бы уничтожен.

Постепенно я начал способствовать пробуждению национального самосознания моего народа, моей нации. Мной завладела мечта претворить в жизнь национальные чаяния народа и содействовать национальному пробуждению тюрок-азербайджанцев. Я хотел осуществить это, не растревожив Москву. В Москве я лучше постиг советскую идеологию. Мысли стали потихоньку проясняться. В Москве у меня появилась возможность более открытого и близкого знакомства с внешним миром. Я частенько ездил за рубеж. Мой кругозор и осведомленность расширялись.

…С юных лет я изучал историю тюркских народов, задумывался об их будущности, видел и понимал, как неволят тюрков, и это очень тяготило меня. Я много думал над этим. Как я уже говорил, еще в школьные годы я зачитывался произведениями тюркских писателей – Тофика Фикрета, АбдульхагаХамиди, ЯхьиКямала и РашадаНури. В то время среди нашей школьной литературы были,в том числе, и произведения этих авторов. Впоследствии все они оказались под запретом. Я до сих пор под впечатлением от произведения РашадаНури «Королек – птица певчая». Этот роман оказал на меня неизгладимое впечатление. В дальнейшем мы отдалились от этого. Наши сердца бились в унисон с тюрками, однако нас лишили возможности познать Турцию и тюркский мир. Когда, работая в КГБ, мне попадало в руки произведение тюркского писателя (все эти книги содержались в хранилище КГБ, но мы имели возможность взять их оттуда), я оставался на ночь в кабинете и читал до самого утра. Я предавался мечтам о тюркско-мусульманском мире. После назначения главой Азербайджана я думал претворить в жизнь эти идеи. Вся власть в Азербайджане была сосредоточена в моих руках. Улучив момент, я мог построить для своей нации еще лучший мир, обеспечить еще лучшие условия жизни…

…В ту пору в Азербайджане начался экономический и культурный подъем. Во время работы в Политбюро встал вопрос о возвращении крымских тюрок в родные края. Отметив, что Сталин несправедливо сослал крымских татар, я сказал Горбачеву: «Вот вы критикуете эту политику Сталина. Так почему же не меняете это несправедливое решение?» В СССР проживают тюрки-месхетинцы, которыхназывают еще турками-ахыска. Они жили на границе Грузии и Турции. В 1944 году председатель НКВД Берия, являющийся по национальности грузином, сослал их в Среднюю Азию, а в их краях расселил грузин. Когда я работал первым секретарем Азербайджана, некоторые турки-ахыска прибыли к нам. Я разместил их в различных селах и поселках, обеспечил работой. Они такие же тюрки, как и мы, я не ставил различий между нами. Их представители навестили меня в Баку и попросили  оказать помощь в их возвращении в Грузию. Я позвонил первому секретарю ЦК Компартии Грузии Эдуарду Шеварнадзе. «Расселите этих людей в их родных краях», — сказал я Шеварнадзе. Они поехали в Тбилиси. Эдуард Шеварнадзе принял их, но так ничего и не сделал. Затем я сформировал в Москве комиссию по вопросам турок-ахыска, в которую вошли Шеварнадзе, узбек Шараф Рашидов и я. Я вынес этот вопрос на повестку, но результата добиться не удалось. Все это оказало на меня большое впечатление. Возможно ли, чтобы родные дети одной нации не могли вернуться на свою Родину?!

Ныне все твердят, что мои усилия тщетны. Говорят, мол, ты посвятил свою жизнь служению Компартии, тебе никто не поверит. Но я, словно, очнулся и поведал Вам причины этого…

…Компартия предала мою нацию, мой народ. Я хочу независимости Азербайджана, а это невозможно с Компартией. Вы и сами накануне были свидетелями того, как тяжела жизнь в Нахчыване. К тому же мне 69 лет. Я работаю по 18 часов в день и лишь желаю свободы моего народа. Эта работа доставляет мне удовольствие, я не устаю от нее. Всевышний ниспосылает мне силы. Я очень счастлив, что прожил хорошую, значимую жизнь. На мой взгляд, даже будучи миллиардером, человек проживает жизнь.

…Трудности, противоборство и препятствия закаляют человека, наполняют жизнь смыслом. Я противостоял трудностям, но я счастлив. Я возглавлял Азербайджан 14 лет, но так и не обзавелся собственным жильем. Я видел смысл жизни в духовном обогащении, материальное никогда не прельщало меня. У имущих много денег, а у меня широкая, богатая душа, совесть моя чиста!..

Я прожил в Москве десять лет и работал на высочайшей должности. В истории азербайджанского народа – ни во времена русской империи, ни во времена советской империи ни одному мусульманину-азербайджанцу не удалось достичь таких высот. История тому свидетель. Некоторые говорят, мол, Гейдар Алиев был членом Политбюро и так далее. Да, был, и горд этим, потому что сумел прославить азербайджанский народ, донести весть о нем до Кремлевского дворца. Я жил в Москве десять лет, но мое сердце всегда билось в унисон Азербайджану. Я засыпал и просыпался с мыслью об Азербайджане!

НОВОСТНАЯ ЛЕНТА